– Сколкова Лукомор сделал, – сказал Максим. – Зажал его в угол и предъявил по полной… А вы, оказывается, в это время Нестроева брали. Хорошо. Очень хорошо. Не хочу в долгу перед Лукомором оставаться… Пусть Никиткин в долгу с ним остается… Лукомор его не простит, это я точно знаю…
– А что он ему сделать может?
– «Заказать» может… Или уже… Разве об этом говорят?
– Опять кровь?
– Меня эта кровь не напрягает. Фраер перешел черту, он должен за это заплатить, – ничуть в том не сомневаясь, сказал Максим. – И мне все равно, кто с него спросит.
Он даже готов был закрыть глаза на киллера, если тот «исполнит» Никиткина. Мысль о наказании преследовала его всю дорогу. С ней он входил в помещение для допросов, куда уже для встречи с ним привели Нестроева.
Жалкий мужичок, забитый, затравленный, трясется, как мышка в лапах у кошки. На Максима он смотрел как черт на горящее распятие.
– Узнаешь меня? – спросил Одинцов.
Нестроев подавленно кивнул.
– Следил за мной, выслеживал?
– Выслеживал.
– Зачем?
Нестроев зажмурил глаза и закусил нижнюю губу.
– Я спрашиваю, зачем ты следил за мной?
Казалось, одно легкое дуновение, и этот сухой желтый листок с треском слетит со своей ветки. И в своем падении покажет место, где зарыта собака…
– Следил, – кивнул Нестроев.
– Зачем?
– Так надо было.
– Кому надо было?
– Мне надо было.
– Зачем?
– Не знаю!
– Что ты не знаешь?
– Я ничего не знаю! Ничего!
Одинцов собирался ловить Нестроева на противоречиях, на нестыковках в его показаниях, ставить ему подножки, сталкивать в ловушку, но вся его тактика вдруг уперлась в броню, которую создал вокруг себя этот доходяга. Уперлась в безумие, которое выражал его взгляд. Но вряд ли это непреодолимое препятствие.
– Дурака включил? – небрежно усмехнулся Максим. – Со мной этот номер не пройдет.
– Я ничего не знаю! Ничего не знаю! – невменяемо глядя на него, на одной ноте проговорил арестант.
– Думаешь в психушке спрятаться? Зря. Там тебя быстро на чистую воду выведут.
– Я ничего не знаю!
– И кто меня «заказал», не знаешь?
– Нет, не знаю!
– Значит, меня все-таки «заказали»?
Какое-то время Нестроев смотрел на него ясными глазами, но это просветление быстро затянулось наигранной мутью.
– Зря стараешься. Если я тебя раскусил, то и в психушке раскрутят, если я попрошу. А могу и не попросить… Признают тебя психом, назначат правильное адекватное лечение, и знаешь, что с тобой будет? Аминазином тебя накачают. Через месяц такой терапии в овоща превратишься. Как тебе такая радость?
– Я ничего не знаю!
– А я попрошу такую терапию, чтобы тебя из игры вывести, чтобы ты Никиткина сдал… Или ты думаешь, что я хочу тебя на Никиткина раскрутить? Нет, не хочу. Пусть себе живет, пусть свободой дышит, пока есть возможность… «Заказали» твоего Никиткина, очень серьезные люди «заказали». Ты знаешь, кто…
– Не знаю! – гавкнул в ответ Нестроев. Он из кожи вон лез, пытаясь изображать безумие, но чем сильнее старался, тем хуже получалось.
– Лукомор его «заказал». Информация точная, можно сказать, из первых рук… Как думаешь, я скажу Никиткину об этом? Нет, не скажу! Пусть его пристрелят как собаку… А до тебя мне и дела нет, ты всего лишь исполнитель. Но я позабочусь, чтобы тебя в психушке в овоща превратили. Хочешь стать овощем?
Нестроев мотнул головой, немигающе глядя на Максима. Поверил он ему, страшно стало.
– Никиткина давно знаешь?
– Знаю.
– Давно, спрашиваю?
– Со школы.
– Он тобой со школы помыкал, да?
– Не помыкал.
– Школа давно закончилась, Никиткин в люди выбился, а ты – нет. Но тебя это не задело. Ты мужик простой, к тому же Никиткин как был, так и остался для тебя кумиром…
– Да, Леня выбился в люди, – кивнул Нестроев.
– И тебя к делу пристроил.
– Нет, не пристраивал он меня к делу. И не работал я на него. И не «заказывал» он мне никого.
– Сам все сделал?
– Сам.
– И чем я тебе помешал? Зачем ты меня подставил?
– Да вот помешал…
– Чем?
– А если я видел, как ты Прошника убил? – с кривой улыбкой проговорил Нестроев.
Ни одна черточка не дрогнула на лице Одинцова. Пусть этот недоумок наговаривает на него, все равно ему никто не поверит.
– А Гударева за что?
– А не нравился он мне!
– Личная неприязнь?
– Можно и так сказать…
– Да нет, Гударев мог тебя сдать. Но тебя сдал Сколков. Недоработали вы с Никиткиным…
– Никиткин здесь ни при чем, – с жалостью к себе вздохнул Нестроев.
Он был подавлен собственными признаниями, угнетен окружающей обстановкой, но при этом не ломался. Его можно было сравнить с жалким тонким волоском, на котором держался крепкий, хорошо сконструированный механизм. Лопни этот волосок – и все, с Никиткиным будет покончено, но Нестроев держался. Как будто из последних сил держался, но Максим чувствовал, что эта его слабость стоит на прочном, невидимом глазу фундаменте. Волосок только казался ломким…
– Никиткин очень даже при чем, и, если ты сдашь его, он сядет.
– Я его не сдам.
– И правильно сделаешь. Друга сдавать нельзя…
Наверняка Нестроев хотел, чтобы Никиткин считал его другом, на этой слабине Максим и попытался его поймать.
– Да, мы были друзьями… В школе… – мечтательно улыбнулся арестант. – А сейчас нет. Сейчас между нами ничего нет…
– А у меня другая информация, – не сдавался Одинцов. – Я слышал, что вы друзья. И ты правильно делаешь, что не сдаешь друга. Но при этом ты оказываешь ему медвежью услугу. Если Никиткин сядет, с ним ничего не случится. А если останется на свободе, его убьют.
– Не знаю ничего! – закрыв глаза, мотнул головой Нестроев.
– Его «заказали»… И тебя «заказали»… Он тебя и «заказал»… Даже не знаю, нужно ли тебя охранять по всей строгости? Может, ослабим надзор, позволим убийце подобраться к тебе? – с хищной усмешкой спросил Максим.
– Зачем? – испуганно спросил Нестроев.
Он не хотел умирать, ему было страшно, и Одинцов это видел. Но при этом он был почти уверен в том, что признания не будет.