Да, он едет домой…
Нож тускло блеснул в отраженном свете, и этого хватило, чтобы заметить его. Гриша на рефлексах отскочил в сторону, поймал руку с ножом в захват, взял на прием. Не дрогнула у него от страха душа, не прошел мандраж по жилам, потому и смог он справиться с ситуацией. А мог бы и пропустить удар…
Он заломал наркомана, а Одинцов подал ему наручники.
– Вот урод! – В голосе начальника прозвучало и возмущение, и удивление.
Они спокойно открыли дверь в квартиру, беспрепятственно вошли в притон, где было, в общем-то, тихо. Парень с девушкой лежали в обнимку на диване, один «торчок» сидел в кресле, четвертый выходил из туалета, ничего, казалось, не соображая. Этот четвертый и вынул вдруг нож… Гриша не ожидал от него удара, он думал, что парень пройдет мимо.
Хозяина квартиры нашли на балконе. Там стояла старая кровать, наваленная всяким хламом, под нее он и забрался. Ничего, вытащили, отправили в управление вслед за его гостями. В квартире провели обыск, изъяли массу мобильных телефонов и автомагнитол. Этими крадеными гаджетами «торчки» расплачивались за наркоту…
Домой Гриша вернулся в первом часу ночи. Юля уже спала. Он тихонько прошел на кухню, вымыл руки, заглянул в холодильник. Отбивные там, салат… Юля молодец, и готовить научилась, и в квартире у нее порядок. И в ночные клубы ее совсем не тянет. Так, глядишь, и образцовой женой когда-нибудь станет. А она метит на это место, из кожи вон лезет, чтобы угодить его родителям. Мама уже соловьем про нее поет, и отцу она нравится. Они ей даже свой дом «сосватали». На майские праздники сидели все вместе в беседке, вино пили, шашлыки ели, мама сказала, что в сентябре они переезжают в новый дом, а им с Юлей остается старый. Ну а там – за пирок и за свадебку. Как раз осенью свадьбы и должны играться, аккурат после сбора урожая. Если Юля урожай собрала, то почему ей не пойти под венец. И Гришу она приручила, и родителей под себя подстроила…
Хорошая она, в общем-то, девчонка. Никакого сравнения с тем, кем была или казалась в прошлом. Но все равно не лежала к ней душа… Но жениться на ней, пожалуй, придется. Надоело уже холостяковать…
Он разогрел котлеты, вместо гарнира положил в тарелку капустный салат и только собрался сесть за стол, как в кухню зашла Юля. Молча прошла мимо него, остановилась у кофемашины, нажала на кнопку.
– Кофе на ночь? – удивился Гриша.
Юля в ответ всего лишь пожала плечами.
И кофе она приготовила только для себя. Села, достала из пачки сигарету… А ведь бросила курить.
– Эй, ты чего? – настороженно глядя на нее, спросил он. Не нравилось ему выражение ее лица – смесь равнодушия с циничным пофигизмом.
– Достал ты меня, Кустарев, – сказала она, бросив на стол использованную зажигалку.
– Ну а что делать? Шла себе девчонка по улице, шла, никого не трогала. Подошли два урода, приставили нож к горлу, забрали мобильник… Нашли мы этих уродов. В наркопритоне… Кстати, меня чуть этим ножом ткнули, еле увернулся…
– В наркопритоне?
– Ну да.
– «Торчок»?
Гришу могли сегодня банально убить, но это ее совершенно, казалось, не беспокоило. Ей интересна была сама ситуация – наркопритон, «торчки» с ножами…
– Ну а кто там еще мог быть? Ангелы с крылышками?
– А если там кровь на ноже была?
– Может, и была.
– А это СПИД, гепатит… Он тебя не поцарапал?
– Да нет, нормально все.
– Одинцов с тобой был?
– Да нет, это я с ним был.
– Он в курсе, что у тебя огнестрел плохо заживает? – Ни возмущения в этом голосе, ни участия.
– Так он меня и не хотел брать. Но ты же знаешь, я настырный…
– Да нет, просто ты не хочешь домой возвращаться. На службе задерживаешься, лишь бы не со мной… Я все понимаю, Кустарев. Я все понимаю.
Гриша с удивлением смотрел на Юлю. Она предъявляла ему претензии, но при этом в ее взгляде не было обиды. И в голосе звучало только легкое раздражение, даже язвительные интонации в нем отсутствовали.
– Я же говорю, так надо было. Если бы мы сегодня эту лавочку не прикрыли, сегодня еще кому-нибудь нож к горлу приставили. Ты же хочешь ходить по ночным улицам спокойно?
– По ночным улицам? Да, конечно… Я соскучилась по ночным улицам, – совершенно серьезно сказала она, – и собираюсь вернуться в ночную жизнь.
– Собираешься?
– Собираюсь.
– Одна?
– Почему одна? Найду кого-нибудь…
Юля действительно похожа была на кошку, которая вдруг решила жить и гулять сама по себе. Ни преданности в ее глазах, ни участия, ни тепла. И все-таки это была игра. Она нарочно дразнила его, мстила за долгое отсутствие.
– Ну, извини, – вздохнул Гриша.
– Что значит, «ну, извини»?
– Извини! – четко повторил он.
– За что?
– Ну, не должен я был так поздно приходить.
– Да, пожалуйста, когда хочешь, тогда и приходи, – пожала она плечами. И вдруг, подняв голову, добавила: – Я не люблю тебя.
– Что?! – Грише показалось, что он ослышался.
– Я тебя не люблю. Тебя не было, я сидела здесь, ждала тебя и вдруг поняла, что любви больше нет.
– А она была?
– С твоей стороны – нет, а с моей – да. Ты же меня не любишь, почему я должна тебя любить?
– Это шантаж?
– Это не шантаж, это сухая констатация факта. Мне действительно жаль, что так вышло… Можно, я у тебя сегодня переночую?
– Э‑э… Зачем спрашиваешь?
– Спасибо!
Юля поднялась из-за стола с таким видом, будто собиралась его поцеловать на радостях, но прошла мимо. Махнула крыльями и скрылась в прихожей.
Какое-то время Гриша приходил в себя. Он вдруг понял, что она не шантажирует его, а действительно разлюбила и не хочет жить с ним.
Надо было поговорить с ней, узнать, что за блажь на нее нашла, добрым веселым словом развеять хандру… Но дверь в спальню была закрыта изнутри. Гриша постучался, но Юля ему не ответила. А настаивать он не стал. Решил разобраться утром.
Но утром ее не было. И ушла она с вещами…
В жизни, как и в поршневой авиации, прежде чем набрать скорость и уйти в высоту, иногда приходится резко снизиться. Леонид это понимал и даже готов был склонить голову перед Лукомором, но как же хреново на душе. А Елецкий все понимает, ухмыляется.
– Это мой город, и здесь никто не должен стоять у меня на пути. Твой «Бастион» должен быть разрушен, ты меня понимаешь?
Леонид кивнул.