Машины, одна за другой, проехали во двор. Чистые машины, только-только вымытые. Сухо на улицах, при такой погоде пыль должна была осесть на кузове. Должна была, но не осела. Значит, машины мыли совсем недавно и где-то неподалеку.
А двор у Фраера большой, и гараж для машин серьезный, и мойка у него своя есть…
Вдруг из сторожки вышел охранник.
– Вы майор Одинцов? – стараясь казаться крутым, сухо и зычно спросил он.
– Майор Одинцов и старший лейтенант Ожогин.
– Если вам нужен Леонид Афанасьевич, прошу!
Никиткин мог устроить им с Юрой ловушку – заманить в дом, а потом убрать по-тихому. Но Максима это не пугало. Во‑первых, бояться Фраера – себя не уважать, а во‑вторых, в управлении знают, куда они поехали.
Охранник повел их в обход дома к купальному павильону, пристроенному к главному зданию.
– Прошу!
Яркий свет хлынул из распахнутых дверей в глаза, ослепляя и сбивая с толку. Замешательство длилось всего мгновение, но этого бы хватило, чтобы лишить Одинцова как минимум инициативы. Но никто не собирался на них нападать. Просто в павильоне царил яркий солнечный день. Искусственные и настоящие пальмы в кадках усиливали атмосферу тропического острова, а создавало ее тропическое «солнце» и трехмерное панно за бассейном – море, небо, легкие облака… На песке перед бассейном стояли шезлонги, но парень показал им на барную стойку, сплетенную из бамбука. Судя по его взгляду, он ожидал от гостей дикого восторга и поросячьей радости, но Максим и не думал садиться на высокий пенек за стойкой. И Ожогин остался на своих двоих.
– Есть отличный ямайский ром и кубинские сигары! – с легким разочарованием сказал охранник.
– Никиткин где? – зло спросил Одинцов.
Вот кого бы он сейчас отдал на съедение карибским каннибалам. Сначала освежевать, а потом отдать…
Никиткина пришлось подождать. Он вышел к гостям в белой тенниске, бежевых джинсах и кожаных шлепках на босу ногу…
– Извините, что задержался, – улыбнулся он, изображая чувство вины.
– Где Кустарев?
– Какой Кустарев? – изобразил Леонид удивление, но что-то дрогнуло у него внутри под свирепым взглядом Одинцова.
– Что это такое? – Максим заметил припудренные царапины у него на щеке.
– Ну, это мое личное дело, – нахмурился Фраер.
– Жена вроде в Лондоне.
– Личная жизнь – это не только жена…
– Почему на двух машинах вернулся?
За Никиткиным стояли два «быка» в черных костюмах, но он будто не чувствовал их поддержки. Пытался бодриться, но смятение и растерянность в нем не просто угадывались, а бросались в глаза.
– А это имеет значение?
– Что с третьей машиной произошло?
– Сломалась она.
– На ремонте?
– Да, на ремонте.
– Где? В каком месте?
– А я обязан давать отчет? Вы меня в чем-то подозреваете?
– Да, в похищении старшего лейтенанта Кустарева. Собирайтесь, гражданин Никиткин, проедем с нами.
– На каком основании? – Никиткин злился, его трясло изнутри, но вместе с тем он действительно хотел знать, что у Одинцова есть против него.
– Будут основания!
– Вот когда будут основания, тогда и поговорим…
– Где третья машина из твоего эскорта?
– Во‑первых, нет никакой машины! Во‑вторых, я требую, чтобы вы, товарищ майор, обращались ко мне на «вы»! А в‑третьих, я хочу знать, на каком основании вы здесь находитесь.
– Позвали нас.
– Это была ошибка! Вас проводят, господа! – Никиткин повернулся к гостям спиной, передернул плечами, как возмущенная гимназистка, и направился к выходу.
– Если с Кустаревым что-то случится, я тебя лично! Своими руками!
Фраер, не оборачиваясь, поднял руку и пошевелил пальцами. Дескать, пустые угрозы в этом доме никакой силы не имеют и всерьез не воспринимаются.
– Я тебя предупредил! – на ходу бросил Максим.
Не так давно при личной встрече он собирался дать Никиткину ценный совет. Хотел сказать, чтобы он убирался из этих мест подобру-поздорову. Но сейчас в самую пору говорить, чтобы Фраер, напротив, оставался на месте. Он что-то с Кустаревым сотворил. Он! Одинцов почему-то в этом не сомневался…
Они с Ожогиным вернулись в машину, выехали из поселка.
– Что дальше? – спросил Юра.
– А дальше он позвонит Санькову. А завтра Саньков спросит… на каком основании мы побеспокоили гражданина Никиткина.
– Мы его не беспокоили. Мы просто задали вопрос, а он не смог на него ответить. Действительно, где третья машина?
– В ремонте машина. После столкновения с джипом Кустарева в ремонте. Где у нас круглосуточный сервис? Там же они и два других джипа помыли. Где-то рядом это, где-то рядом… А зачем потребовалось мыть машины?
– Грязь с колес смывали. Лесную грязь… Надо ребят поднимать… Патрульных можно задействовать…
– Задействуем… Ты мне скажи, кто Фраера разукрасил? – Одинцов провел растопыренными пальцами по своей щеке. – Какая тигрица? И почему он говорить не хочет? Ни о машине, ни о тигрице…
– Тигрицы разные бывают, – вслух подумал Ожогин. – Могут быть чужие, могут быть свои… Могла чужая поцарапать… Юля могла, она баба резкая…
– Юля?
– Ну, Кустарева подружка… У меня даже ее телефон есть.
Ожогин набрал номер, но вскоре развел руками:
– Глухо.
– Она с ним живет? – спросил Одинцов и, не дожидаясь ответа, отправился на улицу Грибоедова.
Окна в квартире Кустарева не горели, дверь на звонок никто не открывал. Пришлось звонить его матери, объяснять ситуацию, не драматизируя ее. Диана Михайловна встревожилась, сказала, что постарается выяснить домашний адрес Юли Ерофеевой. Минут через двадцать она позвонила, назвала улицу, дом.
К этому времени Одинцов озадачил дежурные наряды, пусть поездят по округе, проверят по возможности автосервисы, где могла находиться на ремонте машина Никиткина. И оперов своего отдела поднял по тревоге. Положение чрезвычайное, поэтому обид и непониманий быть не должно…
Ночь – время для кошмаров. Человеку может присниться чудовище, которое поджидает его за дверью. Голос из глубины преисподней поднимает его с постели, он идет по темному коридору, открывает дверь и видит перед собой жуткое создание с рогами, клыками и горящими глазами…
Нетрудно догадаться, как будет выглядеть человек в этот момент. Нетрудно, если посмотреть на девушку, которая с ужасом таращила на Максима глаза. Она смотрела на него, как будто он и был тем самым чудовищем… Как будто ее поднял с постели не звонок в дверь, а тот самый голос из преисподней. Глядя на Максима, она не понимала, как ее угораздило открыть ему дверь.