– А кто такая гражданка Ерофеева? – спросил Никиткин.
– Девушка, которую ты подобрал вчера на улице. Юля ее зовут, – нехотя проговорил Одинцов.
– Не знаю такую.
– Ну, не знаешь и не знаешь. Мы ее сами найдем. И ее, и Кустарева. А с тобой о другом поговорим.
– О чем? И вообще, куда ты меня везешь, майор? – заголосил Никиткин.
– Туда и везем.
– Куда туда?
– Ты уже все понял, зачем спрашиваешь?
– Ты за все ответишь!
– А Прошник с Волховым за что ответили? В чем они перед тобой провинились? В том, что ты решил меня сожрать? Ладно, меня подставил, ты же двух человек убил… Ни за что убил… Ты нелюдь, Никиткин, на земле станет чище, если тебя убрать…
– Не имеешь права, Одинцов! Ты даже не представляешь, что тебе будет!
– Будет, – кивнул Одинцов. – Но тебе какое дело? Когда меня накажут, тебе уже будет все равно.
– Да пойми ты, я не знаю, кто такие Прошник и Волхов! – Леонид вытянул ноги, чтобы хоть как-то унять дрожь в коленях.
– Ты очень смелый мужик, Леня, – неторопливо проговорил Одинцов. – Большую кровь развел, не побоялся. Сколько там людей погибло, даже считать не хочу. Страшно считать. Меня подставил… Крутой ты мужик, смелый. А сейчас пытаешься разубедить меня в этом. Не надо меня разочаровывать, Леня. Умри как мужик.
– Одинцов, ты сошел с ума! Ты ненормальный!
– Для тебя это нормально. Или я играю не по твоим правилам? По твоим. Значит, все нормально. Ты по своим правилам и умрешь…
– А‑а, я знаю! Ты меня разводишь! – истерично засмеялся Никиткин. – Разводишь как лоха! Не сможешь ты меня убить! Не сможешь! Закон не позволяет! И сам ты не сможешь! А‑а, знаю, закошмарить меня хочешь!
Одинцов ничего не сказал. Он лишь зловеще улыбнулся, когда машина свернула на перекрестке какого-то населенного пункта. Возможно, эта дорога вела в лес или к какому-нибудь глубокому водоему.
– Я тебе поверил! Я знаю, что ты хочешь меня убить, но не знаю, что тебе сказать!..
В кармане у Одинцова зазвонил телефон, и сидящий рядом опер ударил Никиткина в бок, чтобы он заткнулся.
Майор практически ничего не говорил, он больше кивал, слушая человека на том конце невидимого провода. Наконец он положил трубку в карман.
– Юра, ты был прав, этот придурок не сжег машину, он ее в ремонт поставил.
– Нашли? – спросил опер, к которому обращался Одинцов.
– Нашли. В сервисе, на Линейной.
– Далековато.
– Ну, ты же знаешь, какие у Лукомора возможности.
– Где мои люди? – нервно спросил Никиткин. – Где Чернышев?
– С ними лукоморские разберутся… – невозмутимо сказал Одинцов. – Они знают, как это делать. Сначала допросят, а там видно будет. Может, и отпустят.
– А меня?
– А что ты знаешь такого, чего не знают твои люди?
– Ты не можешь меня убить! – в панических конвульсиях простонал Никиткин.
– Ну, ты же смог Прошника и Волхова убить! А почему двоих убил? Чтобы мне пожизненное дали… Эх, Леня, Леня, надо было сразу в Лондон смотать! Такой шанс упустил!
– У меня билет на руках. Если опоздаю, еще куплю…
– Уже опоздал. Уже не купишь… А на тот свет бесплатно…
– Куплю! У меня много денег! Давай договоримся! Сколько надо, столько и дам…
– Договоримся, – кивнул Одинцов. – Ответишь за свой беспредел и спи спокойно… Вечным сном…
Машина свернула с дороги, заехала в лес и почти сразу же остановилась.
– Мы глубокую яму выроем, – сказал Одинцов. – Трудно будет, но мы осилим, чтобы потом впросак не попасть, как ты с Мишей Веселым. Хорошо его надо было закапывать!
– Меня подставили! Понимаешь, меня подставили! – Леонида трясло так, что слова давались ему с трудом.
– Кто тебя подставил?
– А ты не понял! Ты же лучший мент! Ты самый умный и талантливый! – сардонически хохотнул Никиткин.
– Без истерик можно? – угрюмо глянул на него Одинцов.
– Без истерик… Нестроев меня подставил! Он давно мне отомстить хотел!
– За что?
– Долгая история…
Леонид судорожно думал, нужно было как можно скорее сочинить историю, в которую поверил бы Одинцов.
– Это плохо, – с сожалением сказал тот. – Времени у нас нет. Пока яму выроешь, пока закопаешь. И домой еще ехать надо, а то круглые сутки на ногах…
– Ну, хорошо, хорошо, это я похитил Ерофееву! – Леонид подался к Одинцову, словно хотел взять его за руки, чтобы удержать от опрометчивого поступка. Но не мог он этого сделать: руки были сомкнуты за спиной. – То есть не похитил… Она сама села ко мне в машину… Кустарев за ней поехал… Да, его мы похитили…
Одинцов сухо кивнул и зевнул в кулак.
– Тебе что, все равно? – удивился Никиткин.
– По-любому узнаю.
– Да, но освободить их могу только я! Один только мой звонок!
– Они живы?
– Да, конечно! Я же не дурак их убивать! Нормально все с ними! Я их даже не связывал!
– Звони!
Одинцов протянул телефон, но Леонид мотнул головой – пусть ему сначала руки освободят.
– Как думаешь, нас будут кормить обедом? – грустно спросила Юля.
Кустарев пожал плечами. Он думал совсем о другом. Надо было как-то сбежать отсюда, и он искал варианты.
Была у него идея поджечь занавески, чтобы дымом подать сигнал бедствия. Но, во‑первых, он не нашел, чем зажечь огонь, во‑вторых, совсем не факт, что дым привлечет внимание соседей, а в‑третьих, они с Юлей сами могли задохнуться. Возможно, Никиткин именно этого от них и ждал. Представит их смерть как несчастный случай, и с него взятки гладки…
Кричать тоже бесполезно, к тому же опасно. Ворвутся «быки» в комнату, заломают их с Юлей, свяжут и заклеют рты. Более того, растащат по разным комнатам. Их было трое, а может, и больше. Гриша видел троих, когда подавали завтрак. Один с пистолетом, другой с электрошокером, третий на раздаче. Они намекали на нехорошие последствия, если он вдруг решит оказать сопротивление…
– Завтраком нас в районе десяти кормили, – вздохнула Юля. – Значит, обед подать должны в районе трех. А уже пять… Может, они не собираются нас кормить? Может, нас приговорили?
Гриша покачал головой. Он не хотел верить в такой исход, но не исключал худшего. Все зависит от того, как ляжет фишка. Может, она уже легла – и не так, как надо…
– Давай загадаем. Если мы выживем, ты напишешь рапорт на увольнение.