Под вечер зарядил дождь, а к полуночи разошелся так, что на дорогах сразу образовались мощные бурные потоки. Они облизывали бордюрные камни, разливались на поворотах дороги сплошной широкой рекой. Редкие машины проезжали по улицам медленно, с бешено работающими дворниками.
Вовчик стоял под навесом закрытого на ночь кафе и со страхом поглядывал вверх на тент, который прогибался под потоками небесной воды. Ничего удивительного, если пластиковое полотно не выдержит и порвется под таким страшным напором. И вся масса воды рухнет вниз, как в фильме «Титаник». И смоет все: столы, стулья, ограждение. И самого Вовчика тоже. Понесет все это, ломая и уродуя, мимо деревьев, разбивая попутно о стены домов.
Картина рисовалась в воображении жуткой, и Вовчик попытался ее отогнать. Он стал вспоминать вчерашний секс с Танькой Агаповой. И как их чуть не застукал ее муж. Правда, он в последнее время ходит сам не свой. Он, наверное, вчера мимо них прошел бы и не увидел, чем они занимаются. Проблемы у мужика, а он не сдается! Дурак…
Фары подъехавшей машины мазнули по деревьям, по ограждению кафе и съежившейся под навесом сутулой фигуре Вовчика. Машина замерла, остановившись одним колесом на тротуаре, и ближний свет погас. Та самая, темно-синяя «Хонда». Дождь с грохотом барабанил по крыше и капоту машины. А еще от капота валил пар. Стекло на передней двери чуть приспустилось, и резкий голос позвал:
– Ну что ты там? Умер? Бегом давай в машину!
Вовчик вздохнул, плотнее прижал воротник мокрой куртки к шее и ринулся в кромешный ад ливня. Плечи и спина моментально промокли, вода с мокрой головы потекла по шее и спине, куртка облепила все тело, брюки прилипли к бедрам, а в ботинках стало мокро до хлюпанья.
Рывком открыв дверь, Вовчик юркнул в машину, плюхнулся на переднее сиденье, с брезгливостью ощутив, что сел он в лужу. Или на полу мокрой куртки. В данном случае эффект был один и тот же. Мокрые трусы – что может быть более мерзким? Только совсем мокрые трусы.
Стекло с тихим жужжанием поднялось, а из отверстий в приборной панели полились потоки теплого воздуха.
– Выпить хочешь? – спросил Рублев. – Ну ты и воды мне сюда натащил.
– Так там же, – Вовчик многозначительно закивал на запотевшее стекло двери.
– Разверзлись хляби небесные, – процитировал Рублев, доставая с заднего сиденья сумку. – Самая погода для нашего разговора и для шпионских встреч. Ты шпионом в детстве мечтал быть?
– Чево? – насупился Вовчик.
– Чево, чево, – передразнил с улыбкой Рублев. – В шпионов, говорю, не играл? Я вот играл. И нравилось.
Он извлек бутылку коньяка, два пластиковых стаканчика, надетых на горлышко бутылки, пакетики с орешками и сухариками. – Ты сейчас самый настоящий шпион, Вовчик, – ловко разливая коньяк в стаканчики, которые он держал одной рукой, заключил Рублев. – И нет в этом ничего плохого. Самая обыкновенная работа. Только риска больше и зарплата повыше. Ты вот мне скажи, министерством сельского хозяйства руководить смог бы?
– Ты, Паша, чего-то сегодня вопросы задаешь странные, – поежился Вовчик, принимая стаканчик с коньяком. – На хрен мне твое министерство?
– Это я образно. Я к тому, что человек делает в жизни то, что у него лучше получается, что он лучше умеет. И, заметь, все люди на земле работают за деньги! Не задумывался об этом? Все, Вовчик, абсолютно все. Так какая тебе разница, за что ты получаешь деньги? За работу слесаря или за работу шпиона? Шпион – это специалист по тайному сбору информации, проведению тайных операций. Это умный, находчивый человек, обладающий артистичностью, хорошей памятью и многим другим. Давай за шпионов!
Вовчик пожал плечами и хватанул пятьдесят граммов коньяка, который тут же стал разливаться по его телу живительным приятным теплом. По груди, по рукам, по ногам, в самые ступни. Вовчик кинул в рот несколько сухариков, захрустел ими, и настроение у него сразу улучшилось. Он стал смотреть на мир гораздо благодушнее.
– Ты ведь у меня самый настоящий шпион, Вовчик, – с шумом выдохнув, заверил Рублев. – И деньги получаешь от меня хорошие. Ну, в смысле, получишь. И ничего в этом нет постыдного. Хочешь, я тебя буду называть не шпионом, а разведчиком? Или спецагентом?
– Да-а, – Вовчик махнул рукой и принял сухую сигарету из руки Рублева. Прикурил, затянувшись глубоко, потом добавил: – Мне хоть как называй, лишь бы работать поменьше.
– Это поправимо! – тоже закуривая, согласился Рублев. – Тут ведь как – задание выполнил, бабки получил и на все четыре стороны, да еще со своей любимой. Любишь Таньку Агапову?
– Че она, пиво, что ли, – смутился Вовчик.
– Ну, это дело твое, – убежденно заявил Рублев. – В личное я лезть не собираюсь. Это святое. Давай-ка поговорим о наших делах. Как там Алексей Агапов себя чувствует? Какое у него настроение?
– Хреновое у него настроение. Цех пожарник опечатал, рабочие уволились, долги возвращать нечем, контракты похерены. Ходит куда-то, с кем-то, наверное, пытается дела порешать. А на Таньку даже не смотрит, сначала думал, что он меня… ну это, с ней подозревает. А потом понял, что у них давно меж собой все… ругаются.
– А Татьяна о муже что говорит?
– Смеется только… да и не говорим мы о нем… как-то все… о другом.
– Это понятно, – тоном эксперта сказал Рублев. – Такая женщина! С ней не разговаривать надо, с ней… Значит, говоришь, Алексей целыми днями по городу бегает и помощь ищет. А разговоров не было, что он собирается продать свой цех?
– Так он и со мной не разговаривает! – глупо засмеялся Вовчик и с вожделением посмотрел на бутылку.
Рублев вздохнул и стал отвинчивать колпачок на горлышке. Посмотрев, как Вовчик опрокидывает в рот еще пятьдесят граммов, выпил сам немного и решительно отложил бутылку на заднее сиденье.
– Так, все! Мы с тобой встретились не коньяк хлестать, а по делу. Значит, Вовчик, запоминай, что и как тебе надо сделать, чтобы закрыть вопрос с этой чертовой лесопилкой. Смотри не ошибись, а то обещанных денег не получишь! Завтра я тебе передам сумку…
Оля Встречина имела собственное мнение о том, каким должен быть настоящий журналист. К тому же она считала, что на свете имеет право жить только тот, кто способен на поступки, на борьбу. Не то чтобы она разделяла точку зрения Родиона Раскольникова, но она находила в его мировоззрении нечто, с чем была согласна. Не то чтобы она на каждом углу декларировала свою жизненную позицию. Она даже в школе на уроках литературы отвечала так, как того требовала программа. Но в душе, по мере взросления, убежденность росла.
Оля даже как-то попыталась перечитать Достоевского, предполагая, что в школьные годы что-то упустила. Но ничего нового для себя не нашла. Точнее, у нее не хватило терпения и усидчивости, чтобы прочитать «Преступление и наказание» по-новому. Она просто добавила себе в убеждение, что Сонечкам Мармеладовым места на земле быть не должно. Жить – значит бороться, бороться – значит жить, вот и вся незамысловатая теория Встречиной, которую она скрывала от окружающих, но которой следовала четко.