Глаза Бри широко раскрываются, когда она берет банку. «Ты уверена? – спрашивает она. – Разве нам не надо его беречь?»
Я трясу головой: «Пришло время побаловать себя.»
Бри не нужно долго упрашивать. За несколько секунд она вычищает банку, угостив разок и Сашу.
Мы лежим, облокотившись на диван и вытянув ноги к огню, и наконец я чувствую, что начинаю расслабляться. После рыбы, кленового сока и варенья силы медленно возвращаются ко мне. Я гляжу на Бри, которая уже почти дремлет, на ее коленях лежит голова Саши, хотя она все еще выглядит больной, впервые за долгое время я замечаю надежду в ее глазах.
– Я люблю тебя, Брук, – говорит она тихо.
– Я тоже тебя люблю, – отвечаю ей я.
Но она уже спит.
* * *
Бри лежит на диване напротив камина, а я сижу в кресле рядом – привычка, которой уже несколько месяцев. Каждый вечер, перед тем как пойти спать, она сворачивается калачиком на диване, боясь спать одна в своей комнате. Я составляю ей компанию, пока она не начинает дремать, затем отношу ее в кровать. Чаще всего мы не разводим огонь, но все равно сидим здесь.
Бри часто снятся кошмары. Раньше такого не было: помню, что до войны она легко засыпала. Честно говоря, я даже дразнила ее за это, называя «соня-Бри», ведь она могла уснуть где угодно: в машине, на диване, читая книгу в кресле. Но сейчас все изменилось; она не может заснуть часами, а когда ей все же удается задремать, сон ее беспокоен. Почти каждую ночь я просыпаюсь от того, что она всхлипывает или кричит за тонкой стеной. Кто может винить ее? Со всеми ужасами, которые мы повидали, удивительно скорее то, что она еще не свихнулась. Очень часто я сама не могу заснуть.
Ей очень помогает, когда я ей читаю. По счастливой случайности, когда мы бежали, Бри хватило ума захватить свою любимую книгу. «Щедрое дерево». Каждую ночь я читаю ее Бри. Я уже выучила ее наизусть и, когда сильно устаю, я закрываю глаза и читаю по памяти. К счастью, она короткая.
Я откидываюсь на спинку кресла, сама уже почти засыпая, открываю потрепанную обложку и начинаю читать. Саша лежит на диване рядом с Бри, навострив уши, и иногда мне кажется, что она тоже слушает.
«Жила в лесу дикая яблоня. И любила яблоня маленького мальчика. И мальчик каждый день прибегал к яблоне, собирал падавшие с неё листья, плёл из них венок, надевал его, как корону, и играл в лесного короля.»
Я смотрю на Бри, лежащую на диване, и вижу, что она крепко спит. Я успокаиваюсь. Может быть, дело было в огне, может быть, в еде. Сон – это то, что ей нужно сейчас больше всего, чтобы выздороветь. Я снимаю свой новый шарф, плотно завязанный вокруг шеи, и бережно укрываю ее грудь. Так ее маленькое тело перестает дрожать.
Я подкладываю последнее полено в огонь, сажусь обратно в кресло и смотрю на пламя. Я вижу, как оно медленно угасает, и жалею, что не принесла дров побольше. Но это и к лучшему. Так безопасней.
Дрова трещат и вспыхивают, а я облакачиваюсь на спинку кресла с чувством покоя, которого у меня не было уже много лет. Иногда, когда Бри засыпала, я читала книгу и для себя. Я вижу, что она лежит на полу: «Повелитель мух». Это единственная книга, которая осталась у меня, она уже изрядно потрепалась и выглядит, как будто ей лет сто. Странно ощущать, что в мире осталась только одна книга. Благодаря этому я понимаю, что многое принимала как должное, и тоскую по тем временам, когда были библиотеки.
Сегодня я слишком возбуждена, чтобы читать. Мои мысли скачут с одного на другое, в предвкушении завтрашнего дня, новой жизни там, высоко в горах. Я стараюсь держать в голове все, что завтра потребуется перенести, и думаю, как это сделать. Это все основное – инструменты, спички, то, что осталось от свечей, одеяла и матрасы. У нас обеих почти нет одежды и, если не считать книг, никакого имущества. Дом был почти пустой, когда мы приехали, и тут нечего взять на память. Я бы перенесла диван и кресло, но для этого мне понадобится помощь Бри, так что нужно будет подождать, пока она совсем не поправится. Нам нужно будет переехать в несколько этапов, сначала взяв самое необходимое и оставив мебель на потом. Это ничего, ведь там нам будет надежней. Это самое главное.
Я начинаю размышлять о том, как сделать домик еще безопасней. Определенно нужно будет подумать о том, как сделать ставни на окна, чтобы закрывать их, когда потребуется. Я смотрю вокруг, обследуя дом на предмет чего-нибудь полезного для этой цели. Для ставен нужны петли, и я замечаю петли на двери в гостиную. Может быть получится их снять. А по такому случаю, возможно, получится использовать и деревянную дверь, если распилить ее на кусочки.
Чем больше я смотрю вокруг, тем больше находится вещей, которые можно использовать. Я вспоминаю, что в гараже остался ящик с инструментами с пилой, молотком, отверткой и даже коробкой гвоздей. Это одна из самых ценных вещей, что у нас имеются, и я делаю в памяти зарубку о том, что его нужно взять в первую очередь.
Затем, конечно, мотоцикл. Это главная мучащая меня проблема: как его перевезти и куда. Я не могу даже думать о том, чтобы оставить его, хотя бы на время. Поэтому в первую же очередь мне нужно перевезти его. Заводить его было бы слишком рисковано, да и горы слишком крутые, чтобы можно было въехать. Поэтому мне придется катить его наверх, прямо в гору. Я уже предвижу, насколько утомительно это будет, особенно по снегу. Но другого пути нет. Если бы Бри не была больна, она бы помогла мне, но в ее нынешнем состоянии она не может ничего нести – я даже думаю, что это мне придется ее нести. Я понимаю, что у нас нет другого выбора, как остаться до завтрашнего вечера, чтобы переехать под покровом темноты. Может быть, я становлюсь параноиком – шансы, что кто-нибудь нас увидит, ничтожно малы, но все же лучше быть осторожными. Особенно потому, что я знаю, что здесь есть и другие выжившие. Я в этом уверена.
Я помню первый день, когда мы приехали. Мы обе были напуганы, одиноки и вымотаны. В ту первую ночь мы легли спать голодными и я гадала, как нам вообще удастся выжить. Было ли ошибкой уехать из Манхэттэна, бросив маму, бросив, все, что мы знали?
Потом пришло наше первое утро. Я проснулась, открыла дверь и была поражена, увидев там тушу мертвого оленя. Сначала я испугалась. Я думала, это угроза, предупреждение, что кто-то говорит нам уезжать, что нам здесь не рады. Но поборов первоначальный ужас, я поняла, что это наоборот подарок. Наверное, кто-то, другой выживший, наблюдал за нами. Он увидел в каком мы отчаянии и проявил небывалую щедрость, решив отдать нам свою добычу, нашу первую еду, которой ему хватило бы на несколько недель. Я даже не могу представить, насколько дорого это ему обошлось.
Я помню, как изучала окрестности, оглядывая все вокруг, вверх и вниз горы, вглядываясь в кроны деревьев, ожидая, что кто-то высунется и помашет нам. Но никто не показывался. Все, что я видела, были деревья, – вопреки моим ожиданиям не было даже животных, одна тишина. Но я знала, я просто знала, что за нами наблюдают. Я знала, что где-то здесь есть еще люди – выжившие, как и мы.