– Не можем!
Двинулись на часовых. Те несколько раз пальнули в воздух и испугались огромной толпы. Отступили.
Бунтари вышибли двери гауптвахты и выпустили всех арестованных. После чего толпа двинулась дальше, к штабу. Сгрудились у крыльца, обступили ступени, ведущие к входу в штаб. Григорий Найда, как один из пострадавших, крикнул штабному часовому:
– Вызывай генерала!
Но часовому не пришлось вызывать Кутепова. Услышав шум под окнами, он вышел сам и, стоя на крыльце, строго оглядел пришедших. Оценил: они пока еще не были сильно возбуждены. Глядя на Кутепова, никакой брани не выкрикивали, стояли молча, ждали, что скажет он. Но лица были гневные, в глазах светилась решимость. Достаточно ему сказать одно слово не в масть толпе, и кто знает, как она себя поведет.
– Что случилось, братцы? – миролюбиво спросил Кутепов. – В чем дело?
– Надоело!
– Кончилось терпение!
– Отпустите домой, в Россию!
Кутепов рассматривал толпу. Некоторых узнавал, были хорошими солдатами. Но понял: томительное ожидание нового похода и длительное безделье сделали свое дело. Армия начала разлагаться. Никакие увещевания здесь уже не помогут, никаким общаниям они не поверят.
– Вы хоть знаете, что вы затеваете? – попытался он вступить в разговор. – «Домой! В Россию!». Не доедете вы до дома, вас еще в Севастополе, на Графской пристани, постреляют.
– Хоть поховают в родной земле!
– А тут с голоду вымрем!
– Забыли про Крым? – напомнил им Кутепов.
– Амнистия объявлена. Письма пришли: никого не постреляли.
– Это они так для начала. Чтоб заманить, – сказал Кутепов, а сам подумал, что с этой, пока еще не буйной, но уже достаточно возбужденной толпой он уже не справится. Пришли те, кто давно о возвращении думает. Они все равно уедут, что бы он им ни говорил. Сколько их тут? Ну, две-три тысячи. Для того чтобы сохранить армию, он вынужден пойти на тяжелое для него решение: отпустить их. Они, как бродильные дрожжи, своим присутствием, своими речами разложат остатки армии.
Вспомнил Врангеля. Как же ему захотелось, чтобы он здесь и сейчас оказался бы на его месте. Сумел бы он успокоить эту толпу? Какие бы слова нашел?
И все же Кутепов сделал еще одну попытку усмирить толпу:
– Я хорошо понимаю вас. Думаю, Главнокомандующий тоже понял бы. Не положено, но я открою вам одну тайну. В ближайшее время мы планируем покинуть Турцию и перебазироваться к нашим братьям-славянам: в Словению, Болгарию…
Несколько голосов прервали его речь:
– Домой!
– В Россию!
– Надоело воевать!
Кутепов подумал: разговор с этой взбунтовавшейся толпой, похоже, не получится. Кто задумал и выносил в своей душе мысль о возвращении, пусть уезжает. Остальные, верные присяге, останутся с ними, перебазируются в другие страны. Что будет дальше, он и сам теперь не знал. О новом походе на Советскую Россию, похоже, в последнее время перестал помышлять даже Врангель.
И Кутепов сказал:
– Пожалуйста! Всем слабым духом позволяю покинуть Галлиполи.
– Нет! Не так! – выкрикнул Найда.
– А как? – спросил Кутепов.
– Надо все, як положено. Не на словах, а приказом. Чтоб потом не раздумали!
– Не возражаю, – согласился Кутепов. – Оглашаю приказ: «Всем слабым духом, пожелавшим вернуться в Россию, разрешаю в течение трех дней покинуть ряды войск».
– А потом как же? Переловите всех нас и – под трибунал? – снова не согласился с формулировкой приказа Найда.
– Этого не будет, – пообещал Кутепов.
– Это слова! А надо, чтоб так и в приказе было!
– Хорошо! В приказе будет так: «…разрешаю безнаказанно покинуть ряды войск». Так не возражаете: «безнаказанно»? – спросил Кутепов.
Толпа удовлетворенно загудела. А Кутепов тут же скрылся за штабной дверью.
– Ну, увольнительну получилы. А як же дальше? – громко спросил кто-то.
– А очень просто, – ответил все тот же Найда. – Кто пеши, кто на пароходе – словом, кто як сумеет – в Константинополь, в комитет до Нансена. Он поможет. У него и комитет так называется: «Помощь Нансена».
В тот же день на проходящем мимо Галлиполи транспорте Кутепов отправился с докладом о случившемся в корпусе бунте и принятых им мерах. Подозревал, что Врангель вспылит, разгневается, скажет, что нельзя потакать толпе. На все это у Кутепова был один ответ: упустили момент наивысшей точки проявления патриотизма и своевременно, как обещали, не выступили в поход. Теперь пожинаем плоды своей нерешительности.
Так совпало, что в день прибытия Кутепова в Константинополь из Парижа вернулись Котляревский и Уваров. Они встретились в приемной главнокомандующего.
Врангеля в штабе не было, и они терпеливо его ждали. Он появился едва ли не в полдень. Увидев всех троих в приемной, он мрачно поздоровался и пригласил в кабинет.
Усаживаясь за стол, он коротко взглянул на Котляревского и Уварова.
– Я уже почти все знаю, что вы мне можете доложить. Больше двух часов я сегодня разговаривал с комиссаром Пеллё. Вчера тоже.
Все уселись, и Врангель продолжил:
– Он ознакомил меня с телеграммой Бриана. Довольно хамской. В тональности этой телеграммы ведет себя и Пеллё. Он решил, что может со мной разговаривать на повышенных тонах. С помощью крепких русских слов, которых доселе никогда не употреблял, я объяснил ему, что так вести при общении не позволяют себе даже извозчики. Это так, к слову, – он снова обратился к Котляревскому: – Может, у вас, Николай Михайлович, есть какие-то подробности?
– В сущности, Петр Николаевич, все то же, что и в телеграмме. Эмигрантские политические круги эта новость не застала врасплох. Продолжают осмысливать. Как и прежде, кто-то брызжет патриотической слюной, кто-то негодует. Милюков разразился большой статьей о предательстве французов. Это пока все. И еще, о генерале Науменко. Мы повидались с ним.
И Котляревский довольно подробно рассказал Врангелю о встрече с Науменко. После того как он закончил, Врангель, мрачно слушавший, так же мрачно сказал:
– Ничего хорошего от него ожидать не следует, – и обратил взгляд на Кутепова: – А у вас, Александр Павлович? Что, тоже неприятности? – и устало добавил: – Я больше никаких добрых вестей ни от кого не жду.
Кутепов изложил все происшедшее в Галлиполи, стараясь по возможности щадить Врангеля.
– Небольшая группа слабых духом солдат взбунтовалась. Выпустили из корпусной гауптвахты арестованных солдат, которых я намеревался в назидание всем предать суду военного трибунала. Чтобы дальше не разжигать страсти, я не стал проявлять свою власть. Люди и в самом деле голодают, во всем разуверились. Пришлось позволить им покинуть армию. Иного выхода не видел. Если бы силой оставил их в армии, они рассеяли свой бунтарский дух по всему корпусу. Их совсем немного, – он решил несколько уменьшить число бунтующих. – Может, тысяча, от силы полторы. Все верные присяге войска остались с нами.