Кольцов тоже выискивал среди встречающих знакомые лица. Вон суетится в окружении красноармейцев Беляев. Кто там еще? Кто-то высокий, в длинной шинели с кем-то разговаривает. Знакомое лицо! Не сразу поверил. Это был Дзержинский. Он стоял у самого трапа, по которому им предстояло сойти на берег.
Нервное беспокойство отпустило Кольцова. Дзержинский здесь. Землячки не видно. Ее и не должно здесь быть. Они не любят друг друга: Дзержинский и Землячка.
Едва только корабль кранцами притерся к пирсу, Дзержинский прошел к корабельному выходу.
Кольцов подошел к нему, они поздоровались.
– Здравствуйте, Павел Андреевич! С благополучным возвращением, – пожимая ему руку, сказал Дзержинский. – Забирайте свою команду – и во-он туда, – он указал на площадь, где особняком стояли несколько автомобилей.
Они тесной кучкой, все шестеро, во главе с Кольцовым, прошли сквозь расступившуюся толпу. Четверо шли в своей обычной белогвардейской форме, разве что только без погон. Люди с любопытством их рассматривали: ни злобы, ни угрожающих выкриков. Время лечило людей. Здесь уже начинали забывать о войне.
Их разместили в салон-вагоне Дзержинского: четверых – в одном просторном купе, Кольцова и Красильникова – в другом.
Едва поезд тронулся, Дзержинский пригласил гостей к себе. Кольцов сходил за своими спутниками. Они успели несколько привести себя в порядок.
В большом купе уже стояли приборы. Молоденький дежурный Дзержинского каждому указал его место.
Открылась дверь, Дзержинский прошел к своему месту и, стоя, выжидал, когда гости подхватятся. И лишь после этого сказал:
– Ну, здравствуйте, господа генералы!
– А может, все же уже «товарищи»? – спросил Мезерницкий.
– Ну, до «товарищей» еще надо дослужиться, – с легкой улыбкой ответил Дзержинский. – Прошу садиться. Будем знакомиться.
На Курском вокзале, куда пришел «Литерный», было малолюдно. Только встречающие этот поезд – и никого лишнего. Среди них Кольцов увидел помощника Дзержинского Герсона.
Едва поезд остановился, из вагона вышел Дзержинский. И его тут же увел Герсон.
Следом на перрон спустился Кольцов со своей командой. Они с любопытством оглядывались по сторонам. Тут же возле них появились молоденькие вышколенные чекисты и поодиночке разобрали всех четверых. Перрон пустел. Кольцов поискал кого-то глазами. Красильников перехватил его взгляд и, не без легкой издевки, сказал:
– Потеряли нас, Паша.
– Забыли. Как у Чехова Фирса, – весело согласился Кольцов. Но озабоченность не сошла с его лица.
И тут он увидел издали бегущего к ним Бушкина, следом торопился, но никак не поспевал Гольдман. И все же подбежали они почти одновременно.
Гольдман схватил Кольцова за руку:
– С возвращением. А мы, понимаешь, заранее выехали. Но, как известно, автомобиль – транспорт ненадежный. Обломались. Хотел уже извозчика нанимать. Извини! – Гольдман удивленно поглядел вокруг, поздоровался с Красильниковым, спросил: – А где же эти? Нам сообщили, вы генералов с собой везете.
– Генералов увезли. А мы с Семеном уже, пожалуй, никому не нужны.
И они пошли по перрону к выходу.
Слащев и его товарищи сидели в просторном автомобиле, молча и пристально вглядывались в проплывающие мимо обветшалые дома. Унылые городские окраины все еще хранили следы многолетней неустроенности.
Они долго плутали по малолюдным, похожим друг на друга переулкам. Шофер с беспокойством смотрел по сторонам, время от времени переговариваясь с сопровождающими гостей чекистами. Наконец шофер остановил автомобиль, высунулся из окошка, спросил у проходящего мимо пожилого путейца:
– Не подскажете, уважаемый, где тут Красноказарменная улица?
– Чуток проскочили. Вернетесь на квартал назад и за угол направо.
Вернулись. На Красноказарменной увидели два рядом стоящих автомобиля. Возле них остановились. Увидели среди группы стоящих командиров и самого Дзержинского.
– Слащев, выходите! – велел сопровождающий их чекист. – Остальные – дальше.
– Мы что же, не вместе? – обеспокоился Слащев, выбираясь из автомобиля.
– Вместе, вместе! Только они малость подальше будут проживать, – успокоил его чекист.
Дзержинский подошел к Слащеву, указал на приземистый трехэтажный дом.
– В этом доме будете жить. Идемте!
Они вошли в подъезд, поднялись на второй этаж. У открытой двери одной из квартир их ждал пожилой рабочий, вероятно, привратник. Он держал в руках связку ключей.
Дзержинский приостановился, пропуская Слащева в квартиру. Слащев вошел. Остановился в прихожей. Отметил несколько дверей.
– Смелее, смелее! – подбодрил его Дзержинский. – Осматривайтесь! Это ваша квартира. Вся. У вас, я слышал, где-то есть семья. Со временем заберете. Тесно не будет. Здесь же по соседству и курсы.
– Какие курсы? – с легким недоумением спросил Слащев. – Всему, что мог, я уже выучился.
– А теперь будете учить других. Красных командиров.
– Чему? – удивился Слащев.
– Как побеждать врага. У вас, насколько я помню, это иногда хорошо получалось.
– Издеваетесь? – нахмурился Слащев.
– Вовсе нет. Будете преподавать на курсах красных командиров.
– Все равно не понимаю. Среди них, наверное, найдутся и те, которых я… как бы это помягче… нечаянно обидел.
– Вполне возможно. Вот и расскажете им, где они допустили ошибки, в чем вы оказались умнее, дальновиднее.
– Ну, придумали! – ухмыльнулся Слащев. – Это, как в цирке. Я такое однажды видел: дрессировщик приглашал зрителей зайти в клетку с медведями. Они, говорит, смирные. Заходите, кто смелый. Смелых не нашлось.
– Ну, наши командиры действительно смирные. В бою, верно, бывают горячие. С вашим авторитетом, я уверен, вы найдете с ними общий язык.
– Постараюсь. Хотя учить других, как на коне скакать, чтоб он тебя не скинул, – не моя мечта.
– А какая же ваша?
– А никакой. Про что не подумаешь, и сразу же понимаешь – не дотянешься. Руками или умом.
Потом Слащев провожал Дзержинского. Прошли в прихожую.
– Нет, была у меня одна мечта, – сказал Слащев. – Даже не мечта – сон.
Дзержинский смотрел на Слащева, ждал. А он весь как-то сосредоточился, подтянулся, на скулах заиграли желваки.
– Был у меня конь: светло-рыжий, с черной гривой. Буланый. Змей, а не конь. Я его Буяном назвал. С полу-взгляда меня понимал. Я часто вижу его во сне. Будто мчусь я на Буяне по Тверской. А скорость такая… ветер не догонит! – Слащев тяжело вздохнул. – Под Каховкой погиб. Ранен был. Смертельно ранен был. Я вынужден был его застрелить. Целюсь в него, а он смотрит на меня. Из-за слез два раза промазал, мушку не видел… Часто о нем думаю. Ожил бы, думаю, и мы бы с ним – по Тверской… А другой мечты, пожалуй, что и нету, – закончил свой рассказ Слащев и украдкой стер тыльной стороной ладони со щеки слезу.