– Затем, – Алексей Феликсович стряхнул с себя всю игривость, как гадюка кожу, – что вне метро мы перестанем быть народом. Перестанем быть великой нацией.
– Что?!
– Попробую и это объяснить. А ты прекрати орать и попробуй послушать. И кстати, глушилки ставили не мы. Они старые, с советских времен еще. Качество! Их просто в девяностых коммерсантам сдали, музычку потранслировать. На время.
Костюм старого официанта сидел на Артеме мешком. Где-то позади хмыкнул охранник, обозначая свое присутствие. Алексей Феликсович извлек из нагрудного кармана носовой платок с буквами в углу, пошел вдоль бомбы, стирая с нее пыль.
– Но, пожалуй, начнем с нее, красавицы.
– Зачем вам тут это? – Артему было мерзко: Бессолов будто мертвую голову в губы целовал.
– Ну как же. Надо знать свои корни, – тот обернулся к нему, улыбнулся. – Поэтому мы тут ни-че-го не трогаем. Эта бомба – прародительница нашего суверенитета! – Алексей Феликсович огладил огромное бомбино брюхо. – Мы только благодаря ей, в сущности, и смогли защититься от посягательств с Запада. Защитить наш уникальный строй. Нашу цивилизацию. Если бы наши ученые не создали ее, страну бы поставили на колени сразу после Второй мировой! Ну и потом…
– Чтобы в Третьей мировой ей же нас и…
– В Третьей? – перебил Алексей Феликсович. – В Третьей мы немного заигрались. Увлеклись, так сказать, своей телевизионной правдой. Человек вообще умеет так вот: заместить реальное иллюзорным. И жить в совершенно придуманном мире. В принципе, полезное свойство. Все метро прекрасно живет, например, в этой системе воображаемых координат.
– Все метро прекрасно живет?! – Артем подобрался к нему.
– Я имею в виду, все работает. Все увлечены. На Красной Линии верят в то, что они сражаются с Ганзой и с фашистами. Люди в Рейхе верят в то, что они бьются с красными и с уродами. Люди на Ганзе Москвиным детей пугают и соседей как красных шпионов закладывают. Как будто это все существует взаправду!
– Как будто? Я! Был, – Артем почувствовал, как ему в этом музее перестало хватать воздуха. – Я был в туннеле. Между Пушкинской и Кузнецким мостом. Где красные с фашистами стравили. Десятки живых. Людей. Они там насмерть друг друга… Кирками. Ножами. Арматурой. Это взаправду было. Понял ты, мразь?! Это! Было! Взаправду!
– Сочувствую. Но что это доказывает? Кто там погиб? Красные? Фашисты? Нет. Некоторое количество генетически ущербных с одной стороны, и некоторое количество вредителей и болтунов с другой. Управляемый конфликт. И такое своеобразное самоочищение, если взглянуть на это отстраненно. Как если бы наша система была живым организмом… Клетки, которые мешают выживанию, отмирают и отшелушиваются. Но повторю. Мы не начинали эту войну. Среднее звено военной разведки Рейха, чтобы выслужиться перед начальством, атаковало Красную Линию. Не имея представления о том, что ни Красной Линии, ни Рейха, собственно, нет.
– Что значит – нет?
– Ну то есть – конечно же, есть! Есть названия. Людям же очень важно как-то себя называть. Считать себя кем-то. Очень важно с кем-нибудь бороться. И мы идем им навстречу. У нас же не тоталитарное государство! И мы предлагаем им самый широкий ассортимент: хочешь громить уродов, Железный легион ведет призыв. Мечтаешь о бесплатной пайке и об общем деле – беги на Красную Линию. Не веришь ни во что, хочешь просто делать бизнес – эмигрируй на Ганзу. Интеллигент? – фантазируй об Изумрудном городе, а штаны протирай в Полисе. Удобная ведь система. Я и тогда, на Цветном, пытался тебе это втолковать. Зачем тебе наверх? Свободу мы тебе и тут обеспечить можем. Что ты еще наверху забыл?
Алексей Феликсович остановился у выхода, окинул усыпальницу бомбы взглядом, потушил свет. Артем все думал над ответом.
– Так вы не с Ганзы? Это все – не Ганза?
– С какой Ганзы? – покачал головой Бессолов. – Говорю же: никакой Ганзы нет. Ну? Есть Кольцевая линия, и есть люди, которые считают, что живут на Ганзе.
– А откуда тогда?
– Да отсюда же, – Алексей Феликсович поднял глаза к сводчатому потолку, скрученному из тюбингов. – Вот ровно отсюда. И даже скорее вон оттуда. Догоняй.
Вышли в какую-то комнатенку, выстланную паркетом, стол с горящей зеленой лампой: пост. На посту часовой в офицерской форме встает, козыряет. Приемная чья-то? На второй полуэтаж ведут эскалаторные ступени; муляж. Как будто из другого времени комната: не из притворных двухтысячных, а из каких-то как бы старинных, а на деле вовсе никогда не тикавших.
Поднялись по ступеням, там дверь.
Кабинет. Застекленные книжные шкафы набиты томами; посреди комнаты – помост-подиум. И в углу – номенклатурный стол, как у Свинолупа или у Мельника. За столом сидит человек.
Неподвижный.
Откинутый назад. В потолок глядящий. Глазами с пластмассовым блеском.
В кителе, на погонах золотые звезды. Усищи черные. Волосы зачесаны.
– Это…
– Иосиф Виссарионович. Прелесть, правда?
– Сталин?..
– Ростовая кукла Сталина. Воск. Можешь посмотреть.
Артем, запутанный в этом сне, послушно взошел на подиум.
Сталин положил бескостные руки на стол; в одном восковом кулаке торчала ручка, будто кукла-вождь собиралась подписать какой-то приказ. Другой был расправлен в плоскую ладонь, пальцы тянулись вперед. Под усами была улыбка – ножом вырезанная, неустанная. Рядом лежали тряпичные невянущие розы.
Артем не выдержал, дотронулся Сталину до носа. Тому было все равно. Все равно, что умер и что воскрес, все равно, что он теперь кукла, все равно, что он такой ценой спасся, когда мир стал прахом, все равно, цветы ему кладут или за нос щиплют. Сталин был в прекрасном настроении. Сталина все устраивало.
– Как живой, а? – сказал Бессолов.
– Он тоже… Из музея? Экспонат?
Артем подошел к книжному шкафу, пальцем собрал со стекла пыль, посмотрел на полки. Они все были забиты одной и той же книгой, бессмысленное число раз воспроизведенной. На корешке каждой значилось: «И. В. Сталин. Собрание сочинений. Том I».
– Зачем? – Артем оглянулся на Бессолова. – Что за бред?
– Тут был сталинский кабинет, когда это был настоящий бункер. Правда, гиды говорят, сиживать Иосифу Виссарионовичу тут не пришлось: скончался до сдачи объекта в эксплуатацию. Но ради западных туристов сделали чучело и кабинет до ума довели. Когда мы бункер занимали, Сталин был уже тут. А мы все сберегли. Уважение к истории своего народа должно быть!
Алексей Феликсович взобрался на помост тоже, приблизился к Сталину, уселся на его стол, поболтал ногами.
– Преемственность! Вот он, а вот мы. Получается, что он как бы для нас этот бункер строил. Думал о нашем будущем. Великий вождь.
Кроме усатых портретов на Красной Линии Артем со Сталиным раньше не встречался; что он чувствовал, трогая великого вождя за нос? Воск.