– Прием-прием! Это Петербург, это Петербург…
Тут нельзя было ответить, так что Артем сразу погнал вперед. Что-то на неизвестном языке закурлыкало, таком, будто человек грибов в рот напихал и говорить пытается.
– Английский! – пихнул его в простреленное плечо Савелий. – Английский, ты сечешь?! Даже эти суки уцелели!
Кхххххх…
– Бехлин… Бехлин…
– Казань… Как слышите? Слышу хорошо! Тут Уфа…
– Владивосток – острову Мирный…
Шшшшшххххфффф…
– Приветствуем свердловчан и область… Кто слышит…
Артем – насосавшийся эфира, пьяный – отвалился от приемника. Вытаращился на сталкера, заплетающимся языком еле смог:
– Это как? Это что случилось?! Как это?!
– Ты что сделал?!
– Я сломал… Щитовую… Обесточил, наверное? Хотел обесточить.
– Вот и обесточил.
– Я не… Не понимаю.
– А что тут еще может быть?!
– А? Что?!
– Это что за вышки, по-твоему?!
Артем выпал из машины, запрокинул голову, посмотрел на подпирающие небо антенны. Они с виду были такие же, как полчаса назад; только теперь дохлые.
– И что?!
– Ну ты их выключил, балда, и радио стало! Вся земля открылась! Это что значит?!
– Не знаю. Не знаю!
– Это глушилки!
– Что?!
– Глушилки! Создают помехи! По всем частотам шум дают на полную мощность!
– И как это?
– И глушат весь эфир! Все! Весь мир! Как в советское время!
– Весь мир?
– Нээ тупы ушэ… – слабо попросил с заднего сиденья Леха незакрывающимся ртом.
– Весь мир, брат! Весь! Ты хоть понял, что весь мир живой?! Мы только думаем, что его нету! Поэтому и думаем! А он – есть! Ты – это – понял?!
– И фто с эъим деуать? – спросил Леха, через силу ворочая прикушенным языком.
– Как что?!
Артем оглянулся на него: словно в первый раз увидел. Леха сидел лежа с задранным на лоб противогазом. Изо рта у него текло, в руке была открытая бутылка бодяги: Савелий сунул для дезинфекции.
– Дай мне тоже.
Приложился – не помогло. На зубах заскрипели Лехины раскрошенные зубы. Посмотрел на горлышко: все в красном. Приложился еще раз.
– Поехали! – Савелий плюхнулся на свою шкуру.
– Куда? – повернул к нему голову Артем.
– Алло! Куда?! Что – куда?!
– Обратно? В Москву?
– Какое обратно? Рехнулся? Вперед! В Екат! Домой!
– Сейчас?
– Сейчас, друг! Сейчас! Пока эти живодеры не вернулись!
Артем подумал. Высунулся из машины, сплюнул в пыль.
– А люди?
– Какие люди?!
– Ну в метро. Люди в метро. Они как? С ними – что?
– А что с ними?
– Ну им ведь надо… Сказать. Они узнать должны. Что мы не одни. Что глушилки. Что можно ехать куда угодно!
– Это я тебе говорю про куда угодно. Не сечешь? У нас сейчас шанс. Все дороги открыты. Соляры полный бак и еще вон канистры. Все на мази! Стволов насобирали, патронов! Это сейчас или никогда ситуация!
– Но они ведь правда вернутся сюда. «Уралы». И все починят. И глушилки эти опять заработают. И все будет, как было. Тогда что? Никто не узнает, что есть целый мир? Что можно из метро вылезать?
– Кто услышал – тот услышал, ясно? Сами разберутся! Ну! Едешь?!
– А кто услышал? Никто ведь уже даже и не слушает…
– Ну и хер бы с ними!
– Как это?
– Да так! Свердловская область разговаривает! Я этого сколько ждал? Какое метро? При чем тут метро?! Вот он, мой день! Надо двигать! Я ж ждал этого, этого самого ждал, готовился!
Артем толкнул дверцу ногой, вылез из машины. Задрал голову, посмотрел на замолчавшие вышки. Леха хлебал спирт, ничего не говорил.
Савелий крутанул ручку приемника. Оттуда заговорили квакая, грассируя.
– Париж, бляха! – сказал сталкер. – А? В Париж неохота тебе сгонять?
– Охота, – сказал Артем.
– К пидарасам, – заржал, подловив Артема, Савелий. – Что останавливает?
– У меня отчим в метро. Жена у меня в метро. Еще там… Все в метро у меня! Я им что, не скажу ничего? Я просто уеду, а они там останутся?
Сталкер провернул ключ; машина затарахтела.
– Ну как хочешь. У меня в метро ни отчима, ни мачехи. У меня, кроме шлюх, в метро никого. А шлюхи вряд ли прям подорвутся и помчатся куда-то. Им в темноте сподручней.
– Откуда ты-то знаешь?! Шлюхи, не шлюхи… – кровь у Артема стала нагреваться. – Никто по доброй воле в метро торчать не будет! Люди думают, что им деваться некуда! Красные, гады, они же людей в метро заперли и держат! Спрятали землю всю от них! Тебе это как?!
– Насрать.
– Насрать?!
– С Останкинской башни. Ну вот насрать, веришь? Насрать на метро. На людей. На тех, кто там кого-где-зачем держит. Это меня больше не ка!са!ет!ся! Я другое знаю. Если мы тут еще минут десять потянем, нас всех собакам скормят. Говорю, хватит этого херового геройства. Пристегивайся и стартуем!
– Я не могу, – подумав, ответил Артем сначала негромко. – Я не могу в гребаный Париж, когда у меня там все… Их вывести надо. Сказать им… Всем. Их дурят же! Они все, что делают… Зря! Туннели… Грызня… Глиста… Ну все, понимаешь? Все это зря! Жизненное пространство… Война… Грибная хворь… Голод. Сорок тысяч человек! Живые ведь все люди! Не только отчим мой, не только… Остальные… Все люди! Их выпустить надо!
– Как хошь, – ответил ему Савелий.
Артем помолчал. Протянул руку Лехе, снова глотнул крошеных зубов.
– Ну и ты как хошь, – сказал он.
– И что ты собрался делать?
Голова раскалывалась. Артем пожал плечами.
– Тут останусь. Попробую сломать их. Вышки.
– Как сломать?
– Не знаю. Может, у них тут есть гранаты какие-нибудь.
– Ага. Гранаты ему. На каемочке. Ладно, без толку. Хочешь дохнуть, я тебе не товарищ.
Артем кивнул.
– Алло, галерка! – Савелий обратился к Лехе. – А ты с кем?
– Я пока тут, – произнес первоапостол красными губами. – Я не такой ъезкий.
– Ну и с вами тогда хер, – решил Савелий. – Дай плечо посмотрю твое хоть.