Но Техути изящным жестом остановила его.
– Какая я неловкая! – снова прочел я по губам царевны. – Кажется, я уронила одно из своих колец. Еще мгновение назад оно было у меня на пальце. Ты не поищешь его для меня, сотник Зарас?
Он был услужлив, как щенок. Снова опустился к ее ногам и стал обшаривать землю. Почти сразу что-то подобрал, а когда распрямился, оказался лицом ко мне, и я смог прочесть по его губам:
– Это кольцо вы потеряли, о царственная?
– Да, воистину. Это оно. Его дал мне особенный человек, тот самый, кого ты сегодня так восхвалял.
Она не пыталась взять у него кольцо.
– Ты говоришь о сиятельном Таите?
– Конечно. – Она кивнула. – Но взгляни на камень в кольце, которое ты держишь. Посмотри, какой он прозрачный.
– Прозрачный, как вода, – согласился Зарас и поднес кольцо к свету ближайшей лампы. Техути заставила его внимательно рассмотреть камень, потом, удовлетворенная, протянула руку.
– Спасибо, сотник.
Он положил кольцо ей на ладонь, и Техути улыбнулась ему.
А я про себя подумал: «Даже если в самом кольце нет волшебства, оно в твоей улыбке, царевна Техути. Она способна обрушить стены Фив и Мемфиса. Как может неоперившийся молодой человек вроде Зараса противиться ей?»
Первой и самой неотложной задачей, стоявшей передо мной, было заставить три огромные критские триремы исчезнуть без следа. Я не сомневался: Верховный Минос в ярости, оттого что Беона похитил его сокровища. Гнев его будет разгораться из-за того, что похититель сокровищ – возможный наш союзник.
Первой моей мыслью было сжечь корабли и выбросить пепел в Нил, чтобы загадку их исчезновения никто никогда не разгадал. Но потом я подумал о том, какое огромное количество древесины придется при этом сжечь.
Египет – земля без значительных лесов. Здесь древесина ценится почти наравне с золотом и серебром. Я подумал о том, сколько кораблей и колесниц можно построить из древесины этих трех корпусов, и не смог поднести факел к сокровищу, завоеванному с таким трудом.
Я обсудил это с фараоном и вельможей Кратасом, главнокомандующим нашим войском.
– Но где во всем Египте ты сможешь спрятать такое количество древесины, Таита, старый мошенник? – спросил Кратас. – Ты ведь подумал об этом?
Фараон принял мою сторону.
– В чем ты можешь быть уверен, мой вельможа Кратас, так это в том, что Таита об этом подумал. Таита думает обо всем.
– Фараон ко мне чересчур добр. Но я постараюсь применить свой скромный ум, – ответил я, и Кратас расхохотался, услышав это слова.
– В тебе нет ни капли скромности, Таита. Даже когда ты портишь воздух, твоя вонь самонадеянна и хвастлива.
Вельможа Кратас – мой любимый грубиян; в этом его не перещеголяет никто в Египте. Не обращая на него внимания, я обратился прямо к фараону:
– Фараон, как всегда, прав. У меня есть несколько мыслей на этот счет. Дело в том, что нужно поставить здесь, у гробницы твоего божественного отца бога Мамоса, большой отряд для охраны сложенных здесь сокровищ. Этот отряд мог бы выполнять две задачи.
Теперь даже Кратас слушал внимательно.
– Продолжай, Таита! – поторопил меня фараон.
– Что ж, фараон, я измерил прихожие этой гробницы. Если разобрать триремы на доски, здесь нам хватит места, чтобы спрятать их; они будут лежать, никем не замеченные, пока нам не понадобится использовать их на какие-нибудь военные цели. – Я повернулся к Кратасу. – Несомненно, у вельможи Кратаса есть лучший план. Может, стоит отвести эти корабли на глубоководье в Красное море, тогда вельможа Кратас сможет затопить их под весом экскрементов, которые в таком изобилии выходят из его уст.
– Клянусь спутанными лобковыми волосами Сета, Таита, это одна из твоих лучших шуток. Надо ее запомнить!
Кратас расхохотался. Он легко относится к шуткам на его счет. Это одно из многих его качеств, которыми я восхищаюсь.
Потребовалось несколько недель и половина большого отряда, чтобы разобрать триремы на отдельные доски, пронумеровать каждую и сложить в подземных прихожих. Но наконец я завершил этот фокус с исчезновением, и большие корабли перестали существовать.
Для меня лично в этой маскировке была дополнительная выгода. Я сумел уговорить фараона поручить Зарасу командовать разбирающим корабли отрядом со строгим приказом оставаться в гробнице, пока задание не будет выполнено. Поэтому, когда обе царевны: Техути и Беката – вместе и порознь спрашивали меня, где он, я мог честно сообщить им, что фараон отправил Зараса с тайным военным заданием и вернется он нескоро.
Для Зараса дворец в Фивах был гораздо опаснее поля битвы с гиксосами. По ночам я потел от ужаса за своего любимца. Он мой верный друг и рисковал ради меня жизнью, но еще он отважный воин, ученый, а теперь и поэт. У нас много общего. Но, подобно всем мужчинам его лет, у него есть важнейшая слабость, и дело ничуть не упрощает то, что он держит ее не на виду, скрывая под набедренной повязкой.
Я также знал, какими безжалостными и безрассудными становятся молодые женщины, когда перегреваются их яичники. Половые железы моей ласточки Техути сейчас при виде Зараса начинают пылать. И я не мог придумать, как погасить это пламя.
В дни, последовавшие за возвращением в Фивы, я обнаружил, что взят в кольцо обстоятельствами, которые нападали на меня со всех сторон, куда бы я ни повернулся.
Фараон постоянно требовал моего присутствия, чтобы обсуждать политическую бурю, поднявшуюся между гиксосами и Верховным Миносом.
Мы с Атоном пришли к мнению, что ввиду опасности обстоятельств, не терпящих отлагательства, мы должны объявить перемирие между нашими шпионскими сетями, временно объединить наши ресурсы и сотрудничать друг с другом ради безопасности, а возможно, и выживания нашего Египта.
Странные безымянные мужчины и женщины появлялись у наших дверей в любой час, принося вести и сведения с севера. Еще больше почтовых голубей совершали то же путешествие. Иногда мне казалось: в воздухе находится одновременно столько наших птиц, что он может стать сизым по цвету их оперения.
Мы с Атоном обменивались сведениями и обсуждали каждое полученное слово, прежде чем передать его фараону и государственному совету.
Важным было сообщение о кремации царя Беона, которого я застрелил в водах Нила. У гиксосов существует варварский обычай сжигать тела своих убитых героев, а не бальзамировать, как делают это передовые и цивилизованные люди, как мы.
В то же время они приносят человеческие жертвы, чтобы умилостивить своих чудовищных богов, главный из которых – Сет. Мы с Атоном узнали, что сто египетских воинов, захваченных гиксосами, живьем брошено в погребальный костер Беона, а за ними последовали сто девственниц, чтобы в мире ином доставлять Беону наслаждение. Некоторые из этих девственниц были не старше пяти; они едва могли понять, что с ними происходит, когда их бросали в пламя. Как может человек, выслушав такие известия, оспаривать утверждение, что гиксосы – самая низменная форма животной жизни?