Когда телефон зазвонил, он, стоя в халате, начинал уже укладывать чемоданы. Неужели она все поняла и простила его? Он подбежал к аппарату. Звонили из французского посольства:
– Господин Фонтен?.. Минутку, с вами будет говорить временно исполняющий обязанности дипломатического представителя…
Он вспомнил, как забавно Долорес произносила: «El señor Encargado de Negocios». Потом услышал голос Сент-Астье:
– Глубокоуважаемый господин Фонтен, нам стало известно, что ваш импресарио сегодня утром уехал… Вы остались одни. Не будет ли вам угодно в компенсацию за вчерашний ужин пообедать со мной сегодня?
После небольшой паузы он добавил:
– Я пригласил Лолиту Гарсиа и некоторых ее друзей.
– Она согласилась? – спросил Фонтен с тревогой, которая, должно быть, показалась юному Сент-Астье весьма смешной.
– А почему бы ей не согласиться? – ответил дипломат, не скрывая иронии. – Ведь я ей сказал, что обед будет организован в вашу честь… Могу я на вас рассчитывать?
– Разумеется, господин министр… Вы чрезвычайно добры.
– Тогда в половине второго, глубокоуважаемый господин Фонтен… Только я не министр.
Необыкновенная радость, смешанная с беспокойством, охватила Гийома Фонтена. Значит, она согласна увидеться с ним вновь. Не для того ли, чтобы продемонстрировать ему свое презрение? «Не важно, – подумал он. – Главное, что я еще раз могу испытать это наслаждение: увидеть ее и почувствовать власть ее обаяния. Должно быть, она прекрасна даже в гневе». Все утро он перечитывал стихи, которые она ему оставила; он находил их прекрасными и сам не мог различить, кем восхищается больше: поэтессой или дарительницей. В час дня он вызвал такси и, охваченный волнением, вновь проделал путь до оливковой рощи.
Гостями Сент-Астье были: супружеская чета из постоянного состава дипломатической миссии, ректор Университета Сан-Маркос с супругой, Эрнандо Таварес и очаровательная Марита. Фонтен с волнением обнаружил, что Долорес нет. Она явилась с большим опозданием и извинилась, объяснив, что задержалась из-за формальностей с визой.
– С визой? – переспросил Таварес. – Ты уезжаешь?
– Я должна лететь в Боготу, мы ставим там ауто, которое играли здесь… Мы обсуждали это уже месяц, а сегодня утром я получила телеграмму… Завтра у меня самолет.
– У меня тоже, – удивился Фонтен. – В шесть утра.
– Ну да, в шесть утра. Как хорошо, maestro, что мы путешествуем вместе! – воскликнула она с естественной непринужденностью.
– В самом деле, какое счастливое совпадение, – бесстрастно произнес Сент-Астье. – А то мы беспокоились, что господин Фонтен, который не говорит по-испански, вынужден лететь один. Вы будете его переводчицей, Лолита. Мы вам его доверяем.
Она шутливо поклонилась:
– Señor Encargado de Negocios, я в вашем распоряжении.
– Я тем более доволен, – продолжал Сент-Астье, – что на прошлой неделе госпожа Фонтен ужинала у моих родителей в Париже и передала для меня некоторые рекомендации по поводу здоровья господина Фонтена… Ваша печень не пострадала из-за нашего климата?
– Вовсе нет, – ответил Фонтен, – никогда еще я не чувствовал себя лучше.
– Не помню, говорил ли я вам, – сказал Таварес, – что наши журналисты удивляются, как вы молодо выглядите.
Лолита не смотрела на Гийома, но, когда гости садились за стол, он оказался рядом с нею и тихо спросил:
– Вы не сердитесь на меня?
Еще произнося эту фразу, он чувствовал, как неловко она звучит, но Долорес ответила с искренним удивлением:
– Я?.. Но за что мне на вас сердиться?
После обеда, весьма оживленного, где Фонтен всех очаровал своими рассказами о путешествии в Бразилию и Аргентину, Лолита, которая по просьбе Señor Encargado de Negocios принесла гитару, стала петь. Гийом Фонтен не понимал слов, но она смотрела на него и, казалось, пела только для него. Сент-Астье и Марита незаметно обменялись улыбками, Лолита заметила это, а Фонтен нет. Когда ректор с супругой откланялись, Сент-Астье предложил отвести Фонтена в «Боливар». Он не стал отказываться.
– Тогда до завтра? – сказал он Лолите.
– Да, завтра в шесть в аэропорту, если только вы не согласитесь, чтобы я заехала за вами в гостиницу.
– Позвольте, глубокоуважаемый господин Фонтен, послать за вами машину посольства, – предложил Сент-Астье.
– Спасибо, господин министр, принимаю ваше предложение. Не хочу осложнять отъезд госпожи Гарсиа.
Вернувшись в гостиницу, он нашел три пакета и записку от Долорес Гарсиа. Там были: женское серебряное стремя, старинное, украшенное с большим вкусом, сборник пьес Федерико Гарсиа Лорки и фотография Лолиты, окутанной покрывалом, в образе неприкаянной души, с таким посвящением: «Гийому Фонтену, compañera». [31] Его очень тронуло, что в день отъезда она собрала столько предметов, которые могли бы доставить ему удовольствие. «А это путешествие, о котором она прежде не говорила, – думал он, тщетно пытаясь застегнуть чемоданы, – она придумала его, чтобы полететь со мной?.. Что же она тогда сказала, выходя из церкви?.. Судьба постепенно побуждает нас проникнуть в этот огромный неведомый мир… Мне кажется, она делает все, чтобы помочь судьбе… Но зачем? Чего она от меня хочет?»
За обедом ректор говорил о Дон Кихоте и Пансе, излюбленная тема в Испании. «Во мне, – думал Фонтен, – живет такой Санчо, он питает недоверие к чудесному приключению и боится быть нелепым старикашкой в глазах грустного юноши, а еще больше боится того, что тот напишет во Францию… И потом, есть еще рыцарь-романтик, у которого по-прежнему сердце двадцатилетнего и ему бы так хотелось уступить этому вихрю страсти, который его подхватил и уносит… Будь что будет! Там посмотрим…»
Пора было отправляться в Национальный театр. В зале среди довольно многочисленной публики сидели Таварес и Сент-Астье, Лолиты не было. Это было вполне понятно, ей ведь тоже нужно было собираться. Но ему стало грустно, всем показалось, что этим вечером он говорил хуже, чем в первый раз. Он попрощался с Сент-Астье, который извинился, что по причине слишком раннего времени не сможет завтра приехать проводить его в аэропорт, и вернулся в гостиницу, чтобы закончить приготовления к отъезду. Серебряное стремя никак не влезало в чемодан, он пытался упаковать его, когда трель телефонного звонка заставила его подскочить.
«Долорес, – подумал он. – Она не придет…»
Это и в самом деле была Долорес.
– Buenas noches, querido. Хороших тебе снов. Я только хотела тебе сказать: Seras mío y soy tuya. Ты понимаешь, no?
Каким-то чудом он все понял. Она уже повесила трубку.
«Ты будешь моим, я буду твоей». Нельзя сказать, чтобы он решился на это неожиданное приключение с легким сердцем. После истории с Вандой он поклялся быть верным мужем. И вот он оказался вовлечен в ситуацию опасную, двусмысленную, в которой никогда не сможет быть искренним до конца. Хотел ли он этого? Он сам не знал и, повторяя: «Будь что будет», он заснул.