– Мама…
От поднявшегося в ушах шума крови Катя не могла сообразить, что сказать и надо ли что-то говорить. Костя выглядел растерянным.
Алена нагнулась, подняв с песка мокрую Катину одежду, и швырнула ей:
– Домой.
Потом развернулась и, прямая как жердь, медленно пошла в сторону поселка. Катя нерешительно замерла, прижимая к груди неприятно-холодные вещи. Костя помог ей встать, укутал в полотенце. Она с кривой улыбкой зажмурилась, уткнулась лицом в его плечо, мечтая провалиться под землю. Костя с легким вздохом потрепал ее по руке и подтолкнул в сторону уходящей матери.
Катя нехотя направилась за ней.
Всю дорогу Алена хранила молчание и не удостаивала дочь даже взглядом. Достаточно было и того, что та шла, укутанная лишь в полотенце.
А Катя все готовилась. Она мысленно проигрывала все возможные упреки Алены, и про себя пробовала огрызаться, оправдываться, просить прощения, молчать, разыгрывать оскорбление или раскаяние, пытаясь прикинуть, какая тактика убережет их всех от последствий. И еще было ужасно неудобно перед Костей. Только недавно она чувствовала себя взрослой женщиной, и вот теперь мать гонит ее домой, как нашкодившего подростка.
Чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения, она решила нападать:
– Ты что, теперь следишь за мной? Ты! Как ты можешь?… Ты же такая безупречная…
– Зато на тебе клейма ставить негде.
Катя вспыхнула. Алену прорвало:
– Я думала, ты пришла в себя после нашего прошлого разговора. Думала, ты по крайней мере хоть что-то соображаешь. А ты еще хуже вытворяешь. И это тебе всего семнадцать. А в двадцать мне что, нянек для твоего выводка нанимать придется, чтобы ты хвостом крутила? По мужикам бегала?
– Зачем ты так… Мам…
У Кати совершенно некстати заслезились глаза.
– А я говорю, потому что это не ты. Это не моя дочь, Катя, хорошая, скромная девочка. Это какая-то подзаборная…
– Я не подзаборная! Я просто его люблю!
Алена втолкнула дочь в калитку:
– Давай, ори на всю улицу. Позорище. Господи, за что мне такое наказание… Знаю я, как ты его любишь, видала. И он хорош, видит, что ты безмозглая, и рад попользоваться.
– Нет, неправда! Костя не такой!
– Да что ты в него вцепилась?! – взвыла вдруг Алена. Они оказались в доме, и теперь можно было не сдерживать эмоций. – Кто он тебе такой! Через полгода и не вспомнишь, как звали.
– Вспомню! Я его люблю! И он меня любит.
– Это он тебе сказал? – издевательски усмехнулась Алена.
– Как ты можешь быть такой двуличной? – Катя задрожала всем телом. – Ты же ненавидишь его! Но всегда такая милая, когда он приходит. Зачем? Это такие извращенные представления о приличиях? Не волнуйся, он все чувствует, он же не дурак. Ты его не обманешь! Никакие улыбки не обманут. Что, что он тебе сделал? Лучше бы ты вообще не пускала его на порог! Это же выглядит по-идиотски…
– Ну давайте теперь посмотрим, кто по-идиотски! Мокрая, ободранная, на глазах у всего поселка возвращаешься домой утром! А где была? Да там, под кустом с мужиком валялась. Хорошо еще, что трезвая. А то отец-то у него пьет, и он скоро начнет, вот увидишь.
Девушка не верила своим ушам. Столько злобы, оказывается, хранила в себе мать.
– Откуда? Что он тебе такого сделал?
Алена зачерпнула воды из бидона и припала к ковшику губами. Напившись, перевела дух:
– Я хочу, чтобы ты про него забыла. Чтобы вы перестали видеться. Это все равно обречено на провал, ты что, не понимаешь?
– Это не обречено.
– Он тут, ты там. Будь умной девочкой, оборви это все сейчас, и хватит об этом.
Вот так просто, как будто они обсуждают кино, на которое не стоит тратить время и деньги. Алена направилась в комнату, но Катя преградила ей путь, забежав в дверной проем:
– Нет, не хватит! Ты не имеешь права мне указывать! Я буду жить, как считаю нужным. Он приедет ко мне в Москву, скоро! Он обещал.
Алена засмеялась:
– Забудь! Ты что, думаешь, ты такая незаменимая?
– Он меня любит.
– Милая моя, ему двадцать два года! В этом возрасте его любая баба поманит – и все, ты уже в прошлом.
– Мы поженимся! – с торжеством выпалила Катя, и в глазах ее загорелось превосходство.
– Что? – Алена скривилась. – Когда понадобится мое благословение, ты только свистни.
Все, во что Катя так верила, что считала самым дорогим, разбивалось, рассыпалось в труху и обесценивалось, когда об этом пренебрежительно говорила Алена. В отчаянии девушка выкрикнула:
– А мне не нужно твое благословение, мне вообще ничего не нужно от тебя!
– Завтра ты отправляешься домой, поняла меня? – отрезала мать. – Все, нагулялась!
– Если бы у тебя был муж, ты бы сейчас надо мной не измывалась! Ты же опричница! Ты же хуже тираннозавра! – захлебываясь слезами, кричала Катя.
Алена с размаху залепила ей такую оплеуху, что у той чуть не отлетела голова. От боли и шока слезы мгновенно пересохли. Катя никогда не видела свою мать такой. Глаза у нее были безумны, даже волосы растрепались, сделав ее похожей на ощетинившуюся дикую кошку.
– Я положила всю жизнь, – прошипела Алена, брызгая слюной. – Думаешь, у меня не было возможности выйти замуж? Думаешь, никто на меня не обращал внимания? Как же! Да сколько таких было, в штабеля можно класть! Но я всегда помнила, что у меня есть ты. И теперь ты, пигалица малолетняя, будешь мне это высказывать? Молоко на губах еще не обсохло.
– А мне все равно! – всхлипывала девушка. – Ты мне больше не нужна! Он мне нужен больше!
Она кинулась в свою комнату, и за нею дверь с грохотом влепилась в косяк, так, что с потолка посыпалась труха.
Через два часа послышались шаги, и за дверью раздался голос Алены:
– Катя!
– Я сплю, – буркнула она. Ей и правда хотелось спать, но опухшая от крика голова мучила тупой болью.
– Я купила тебе обратный билет на завтра.
Катя подскочила и в ярости распахнула дверь:
– ЧТО ты сделала?
Алена повернулась и пошла на кухню, повторив вполголоса:
– Я купила тебе на завтра обратный билет до Москвы.
– Нет, мама, нет!
Катя бросилась за ней. Она умоляла, угрожала, что сбежит из дома, просила прощения, унизилась до того, чтобы сообщить, что между ней и Костей ничего не было. Все это не трогало Алену. Она пообещала посадить дочь на поезд, даже если ей для этого придется звать знакомого майора милиции, или тащить ее волоком.
И Катя испугалась. Не позора, не милиционера, который будет сажать ее в поезд, как преступницу – а разлуки с Костей, хотя и недолгой, но все равно невыносимой. Выскочив из дома, она ринулась кратчайшим путем к его дому.