Элен прежде и сама хотела делать то же самое для своего ребенка, но теперь от этой идеи отказалась.
В течение всей беременности Колин постоянно хотелось соли и чипсов с уксусом. А еще за несколько первых месяцев она похудела, что очень тревожило Патрика. У нее никогда не было перепадов настроения. И рожала она без каких-либо лекарств, обезболивающих и прочего; и так далее, и так далее, и так далее.
Если бы Колин была просто ныне живущей бывшей женой или возлюбленной, Элен без труда отмахнулась бы от всего и пресекла бы дальнейшие разговоры об этой женщине, но поскольку Колин мертва, то было более чем понятно, что ожидание другого ребенка постоянно возвращало Патрика к воспоминаниям о рождении Джека. А так как к тому же Джек любил слушать разные истории о том времени, когда Колин ожидала его появления на свет, Элен чувствовала, что должна не просто вежливо слушать все это, но и поощрять дальнейшие откровения, задавая Патрику вопросы с выражением нежного сострадания и сочувствия на лице.
Но честно говоря, это сводило ее с ума.
Элен любила Джека, и ей нравилась мысль о том, что он станет старшим братом ее собственному малышу, но она поневоле постоянно пыталась вообразить, как все было бы, если бы Патрику предстояло стать отцом в первый раз, если бы они были только вдвоем, заботились лишь друг о друге.
К тому же и тошнота не улучшала положения дел. Элен знала, что тошнота может быть очень сильной. Она просто не представляла насколько или вообще не думала. И хотя рациональный ум твердил Элен, что это не навсегда, все же это отвратительное, изматывающее бесцветное ощущение как будто пачкало все вокруг. Когда Элен думала о том, как будет держать на руках своего малыша, у нее тут же возникала и другая мысль: «Да как я смогу ухаживать за ребенком после всех этих ощущений?»
— Она в дальнем углу, вон в той стороне, — сказал Патрик.
Джек убежал вперед. Патрик остановился и коснулся плеча Элен.
— Ты в порядке? — спросил он, и их взгляды встретились.
Патрик иногда смотрел вот так, и именно в те моменты, когда Элен меньше всего этого ожидала. Он мог бросить то, чем занимался, и внимательно всмотреться в нее, и его зеленые глаза изучали ее так пристально, будто он ожидал получить некое решающее послание.
И от этого у Элен каждый раз таяло сердце.
— Все в порядке, — ответила она.
Ей не хотелось, чтобы Патрик прямо сейчас стал тревожиться из-за ее тошноты, поскорее повел ее обратно к машине или сделал еще что-нибудь такое.
— Ты уверена? Тебе не слишком холодно?
— Все в порядке, — повторила Элен.
— Ну, мы уже почти пришли.
Они зашагали дальше, минуя могилу за могилой, жизнь за жизнью. Элен и прежде иногда проходила через это кладбище, но не для того, чтобы навестить знакомую могилу. Ее бабушку и дедушку кремировали, а их прах развеяли над океаном с их любимой тропинки на вершине утеса. Конечно, Элен горевала по ним, но это было мягкое, вполне приемлемое горе, просто жалость к самой себе из-за утраты их милой компании. Это совсем не было похоже на острое страдание, которое чувствуют люди, когда кто-нибудь умирает слишком рано. Элен сумела прожить тридцать пять лет, избежав потрясения от чьей-то внезапной смерти.
На одном из надгробий Элен увидела свежие цветы и подумала, не принесла ли их та самая пара, которую они встретили недавно.
Она остановилась, чтобы прочитать надпись. Это была могила мальчика по имени Лайам, который родился в 1970 году, а умер в 1980-м. Элен бросила взгляд назад, на автомобильную парковку, и увидела, что машина той пары как раз отъезжает, за стеклом окна автомобиля смутно обрисовался профиль женщины.
Элен пошла дальше, следом за Джеком и Патриком. Ее желудок начал судорожно сжиматься. Рот наполнился слюной. В этот момент все потеряло для нее значение: и нежность Патрика, и даже горе той бедняжки. Главным стала одна лишь тошнота. Эта ужасная, ужасная тошнота.
Наконец все они остановились возле блестящего серого могильного камня с овальной фотографией в верхней части. В рамке была черно-белая фотография. Колин смотрела в сторону от объектива и кому-то улыбалась. Может, Патрику? Ее волосы раздувал ветерок, а взгляд светился любовью.
В первый раз Элен по-настоящему ощутила реальность смерти Колин. Эта прекрасная молодая женщина не должна была умереть! Ей следовало сейчас сидеть в машине вместе с мужем и сыном, ехать в горы, чтобы повидать родителей, или носить под сердцем второго ребенка.
Или же, еще лучше, ей бы следовало быть вполне живой бывшей женой Патрика, уже не такой красавицей, и предъявлять неразумные требования относительно содержания ребенка и порядка его встреч с отцом. В таком случае Элен вполне могла бы вписаться в общую картину. И в конце концов Элен бы справилась с проблемой самой обычной сварливой бывшей супруги. Она бы держалась совершенно безмятежно, с пониманием, и Патрик тогда счел бы именно ее куда как более привлекательной!
Вырезанная в камне надпись гласила:
Колин Скотт
1970–2002.
Любимая жена Патрика,
мать Джека и дочь Милли и Фрэнка.
Жизнь не длится вечно. А любовь — да.
Уж это точно.
— Это моя мама в мой первый день рождения, — сообщил Джек, тыча пальцем в фотографию. — Она смотрит на меня, а я открываю подарок от бабушки. Это был пазл — картинка с динозавром. Она у меня до сих пор сохранилась.
— Чудесная фотография, — сказала Элен.
— И кстати, на случай, если тебе интересно, это был тираннозавр, — уточнил Джек. Он засунул руки в карманы джинсов и немножко подумал. — И собрать картинку было очень легко. Там и было-то всего пять частей или около того. Я такое могу сложить за три секунды. Или даже за одну секунду.
— Мы… ну… мы как бы с ней разговариваем, — пробормотал Патрик, не глядя на Элен. — Наверное, немножко глупо…
— Конечно же нет, — возразила Элен.
Она чувствовала себя ужасно, ужасно больной.
Но нельзя же было допустить, чтобы ее вырвало прямо у могилы Колин.
Элен огляделась. Если худшего не удастся избежать, она смогла бы, пожалуй, метнуться вон туда, к могиле Билла Тэйлора. Судя по надписи на камне, он «обладал нежным сердцем и щедрой душой», так что, наверное, ничего не имел бы против.
Патрик опустился на колени у могильного камня Колин, наклонился вперед и поцеловал фотографию.
О мои боги, помогите мне!
Джек тоже встал на колени рядом с отцом и небрежно, явно не вдумываясь, чмокнул изображение:
— Привет, мам!
Что это был за ритуал? Может быть, и Элен следовало преклонить колени и расцеловать фотографию? Нет, конечно нет. Она ведь и не была знакома с Колин. Так что подобный жест выглядел бы совершенно неуместным. Куда лучше было бы рукопожатие. Может быть, его могло бы заменить легкое похлопывание по надгробию? «Рада с тобой познакомиться». Элен представила, как она рассказывает всю эту историю Джулии. Та бы наверняка завизжала в ужасе и прижала ладони к глазам, это же ужас, настоящий ужас!