– Я уже вам говорил: у них своя свадьба, у меня – своя. Ничего капать следователям, ведущим это дело, я не собираюсь. Тем более информацию, которую вы мне сообщили конфиденциально. Я веду собственное расследование этого дела, и мне важно все, что так или иначе с ним связано.
Гугенот неопределенно мотнул головой, налил еще стопку водки и выпил. Потом поднял на меня глаза и спросил:
– Ну че, все, что ли?
– Почти, – дружески улыбнулся я. – Последний вопрос: следователь допрашивал вас в четверг или вчера?
– Вчера, – ответил Гугенот.
– Он приезжал к вам домой?
– Да.
– А почему он вас не задержал? Про «Волгу» вы ему ничего не сказали, значит, по его мнению, у вас имелся мотив, чтобы Левакова уб… чтобы причинить ему неприятности. К тому же вы ему угрожали при свидетелях, то есть при его сестре…
– После твоего «последнего» вопроса ты мне еще два задал, – заметил Гугенот.
– Простите, но один вопрос просто вытекает из другого, – ответил я оправдывающимся тоном. – Но это точно последние вопросы, Федор Николаевич…
– Никому я не угрожал, – скривился в усмешке Гугенот. – Это не в моих правилах. Тем более при свидетелях… И если бы я хотел замоч… причинить Левому неприятности, я бы их ему причинил без всяких угроз. Причем даже его не коснулся бы… И алиби у меня было бы железное… Так что сестренка Левого поганку гонит [4] , когда сказала, что я наезжал на ее брата с угрозами. А то, что Левый долги свои отрабатывать не захотел и за ним зябок [5] остался, так что, я этому радоваться был должен, что ли?! Мы его с пацанами без малого четыре года «грели» в академии [6] , едва ли не каждое воскресенье к нему ездили, а когда он вышел, то ручкой нам помахал: все, дескать, братва, я завязываю! Ему что, овацию за это нужно было устраивать? Рассчитайся со всеми, верни долги – и только тогда можешь быть свободен. Если бы я этого не сделал, меня пацаны просто не поняли бы. Это было бы натуральное кидалово!
– Да! – поддакнул шефу одноглазый. – Мы его что, за это благодарить должны?
– А то, что меня менты не повязали, – снова криво усмехнулся Гугенот, – так поначалу ведь и повязали, и в отдел привезли, но через два часа отпустили. Не через три часа, заметь, а уже через два…
– Я понял… А почему? – спросил я, отрывая еще одну виноградинку от кисти.
– Потому что у меня адвокат путевый. И алиби на вечер вторника у меня имеется настоящее, железобетонное…
– Понятно. А что, Леваков вам «Волгу» просто так отдал? Все-таки он сам ее восстанавливал, она ведь еще родителям его принадлежала. Что-то как-то не совсем вяжется.
– А ты дотошный, – добродушно заметил Гугенот и добавил раздумчиво, разглядывая меня: – Может, и получится у тебя докопаться и узнать, кто же Левого «замочил».
– Спасибо, – сказал я, сочтя слова Гугенота за комплимент.
– Не говори мне «спасибо», – скривился авторитет так, словно откусил от лимона. – Говори: благодарю.
– Благодарю, – поправился я.
– Мне как-то и самому его жаль. В целом он вполне правильный босяк был… Вот если бы не этот его «косяк» с перевоспитанием… А Леваков лайбу мне не отдавал, – ответил-таки на мой вопрос Гугенот.
– То есть? – не понял я.
– Я сам ее забрал.
– А что на это сказал Леваков?
– Ничего, – усмехнулся авторитет. – Его там не было.
– А где же он был? – задал я довольно глупый вопрос и получил соответствующий ответ:
– Этого я не ведаю…
– То есть вы увидели, что стоит «Волга» Левакова, а его рядом нет, и просто так ее забрали?
– Ага, – ответил Гугенот. – Только не просто так, а за зябок… Хочу тебе напомнить, ведь от «грева»-то он не отказался, когда на киче был, значит, понимать должен, что бесплатный сыр – только в мышеловке.
– А когда вы ее забрали?
– Вечером, во вторник, – ответил Гугенот. – Это я тебе уже говорил.
– Значит, в день убийства, – задумавшись, произнес я. И осторожно спросил: – А где она стояла?
– На Верхней Красносельской улице, недалеко от улицы Гаврикова и Третьего Транспортного кольца…
– А поточнее можно? Возле какого дома она стояла, номер этого дома, если помните, конечно…
– Тачка Левого стояла недалеко от оранжевого трехэтажного особняка с арочным входом. Номер дома не знаю, да там он единственный такой, – весьма подробно ответил Гугенот и уже нетерпеливо посмотрел на меня: дескать, все, братан, завязывай со своим интервью, пора тебе уматывать отсюда подобру-поздорову.
Красноречивый взгляд авторитета я понял хорошо, поэтому быстро поднялся с места и произнес:
– Благодарю вас, Федор Николаевич, от лица всей нашей редакции. – Затем перевел взгляд на одноглазого и добавил: – И вас благодарю, дорогой товарищ.
Он хмыкнул, встал и вышел из-за стола, пропуская меня. Я сделал несколько шагов и уже у занавески, отделяющей кабинет Гугенота от общего зала кафе, оглянулся и произнес:
– До свидания, господа.
Затем вышел из кабинета, подошел к барной стойке, попросил бармена налить сто граммов «Белуги» и принял их без закуски. После чего вышел на воздух. Если таковым, конечно, можно назвать то, что мы в нашем городе пускаем в свои легкие…
Куда я отправился после визита в «офис» господина Гугенотова? Конечно, домой. Устал чертовски! Посещения сестры Левакова и общения с Гугенотом и его одноглазым товарищем в кафе-баре «Марыся» для субботнего дня было вполне предостаточно. Теперь оставалось переговорить с Ионенко, шефом Василия Левакова, и найти Наташу Челнокову, которая, как сказала мне Инна Левакова, была девушкой ее брата. Но здесь была еще одна загвоздка. Инна сказала, что эта Наташа, «кажется», была девушкой Левакова. Вполне могло быть, что Леваков считал ее своей девушкой, а вот она могла и не считать его своим парнем…
А Гугенот – фигура интересная, надо признать. Он словно застыл вместе со своим одноглазым приспешником в девяностых годах, когда власть на улицах находилась в руках братвы. У них тогда не было ничего, кроме желания делать все, что им заблагорассудится. Для них не существовало авторитетов, кроме воров (да и власти тогда не было особой), а ментов и прочие государственные структуры они просто игнорировали.
Вырвавшись из-под родительской опеки и мгновенно позабыв про заветы советской морали (часто во многом надуманные и неискренние), они жили больше инстинктами. Никто из них не желал служить одряхлевшему государству, продолжавшему разрушаться и потерявшему былое могущество.