Они не хотели иметь ничего общего с так называемым обществом, состоявшем в большинстве своем из сборища трусливой псевдоинтеллигенции. Братки хотели служить только себе, взяв за основу закон блатной субкультуры. А если и подчинялись, так только ломовой силе, способной переломить хребет. Каждый из них понимал, что входил в серьезный конфликт с государством, но именно чувство опасности и возбуждало, поднимало самооценку. Бесконечные разборки с конкурирующими бригадами стали нормой жизни, некой игрой на выживание, как в фильмах про бандитов и гангстеров, которые они запоем просматривали, бездумно подражая надуманным героям.
Они считались завидными женихами, у них были деньги, связи. Их ставили в пример как успешных самодостаточных людей, знающих, что они хотят получить от жизни. На них равнялось целое поколение. И едва ли не каждый подросток мечтал оказаться в братках… А в результате целые аллеи центральных городских кладбищ были заполнены бесшабашными пацанами, не пожелавшими жить уныло и закончившими свой земной путь так же разудало, как боевики в гангстерских фильмах.
Кому повезло выжить и перебраться в двухтысячные, уже научились ценить заработанное, поскольку теперь не сила, а деньги давали власть и признание. Деньги приобрели иное качество: оказывается, на них можно было покупать не только дорогое бухло, но еще и яхты, заводы, дорогую недвижимость, но главным образом они были нужны затем, чтобы чеканить новое бабло, в еще больших количествах, и преумножать власть и силу…
На первый план понемногу стали выходить образованность, умение красиво говорить, практичный и изворотливый ум. И самые пронырливые из них, сумевшие легализовать криминальные накопления, сделались очень состоятельными людьми, во владении которых оказались заводы, рудники, пароходы, газеты, телевидение…
Они обзавелись семьями, заделались чадолюбивыми родителями, им уже было что терять. Браткам новой формации, пусть при галстуках и в дорогих костюмах, пришлось принять навязываемые временем правила игры, а именно, делиться с властью…
Гугенот новых правил игры не принял, равно как и его одноглазый друг с тяжелой челюстью. Они так и застряли где-то в середине девяностых годов прошлого столетия со своими неизменными воровскими понятиями.
«Ну да бог с ними!» – невольно перевел я дух.
Гугенот, похоже, не врет. Западло ему врать, тем более мне. Кто я для него такой? Фраер мелкий. Левакова с «погонялом» «Левый» он, скорее всего, не убивал. Просто забрал у него «Волгу» и посчитал, что справедливо вернул долг. И на этом дело замялось. Останься Леваков жив, Гугенот руки ему при встрече не подал бы, но и не стал бы хвататься за кусок арматуры, чтобы размозжить череп. Ибо – не по понятиям.
А с этой «Волгой» получается весьма интересно. Гугенот увидел ее возле какого-то особнячка на Верхней Красносельской улице. Это Красносельский район, Центральный административный округ. А Лесопильщиков пустырь? Тоже Красносельский район. Причем улица Верхняя Красносельская от улицы Русакова всего-то в полутора кварталах. От улицы Русакова до Лесопильщиковой улицы квартал. А эта Лесопильщикова улица упирается в одноименный пустырь. Каково это? Неужели простое совпадение? Не думаю. Надо будет выяснить про этот особнячок, возле которого Гугенот обнаружил «Волгу» Левакова…
А что делал на Верхней Красносельской улице глубоким вечером Василий Леваков, когда Федор Николаевич Гугенотов забирал его раритетную лайбу? И кто звонил ему во вторник, когда он вернулся с работы? В его, как выясняется, последний вечер в жизни?
Человек всегда один. Даже если кто-нибудь находится рядом. А если рядом никого нет, то одиночество становится обыкновенной привычкой. Иногда – скверной. Портится характер, человек становится нелюдимым, боится заводить новые знакомства и избегает старых. Единственный выход, чтобы не тронуться умом, – это отыскать для себя интересного собеседника. Вот только беда в том, что этот интересный собеседник и есть ты сам. Но в таком случае это означает, что ты уже малость свихнулся.
Меня одиночество, собственно, никогда не беспокоило и не угнетало. Занятие я себе всегда находил, так что особо переживать по этому поводу необходимости у меня не возникало. Но иногда так остро хотелось почувствовать возле себя кого-нибудь такого, кому я был бы очень нужен. Действительно нужен, без всяких натяжек и обиняков. Кто бы любил меня и нуждался во мне. И чтобы я тоже нуждался в нем.
До нашего разговора с Ириной насчет свадьбы мне казалось, что она как раз и есть тот самый человек. Нас многое связывало, и то, что мы были вместе почти полтора года, уже говорило о многом. Но после того как она отказалась выходить за меня замуж, я впал в большие сомнения относительно нашего совместного будущего. Ирина осторожничает со мной, значит, где-то не доверяет. Себе или мне – не важно. Напрашивается вывод: нет у нее ко мне такой любви, чтобы броситься в нее, как в омут головой, и лишь одни круги по воде… Получается, что не особенно я ей и нужен.
Лучше быть одному, чем рядом с человеком, в котором не уверен.
В нашу первую встречу, когда я расследовал нашумевшее убийство знаменитого актера Игоря Санина и позвонил в ее квартиру, она мне понравилась, но внутри меня ничего не екнуло. Мир не остановился, все выглядело обыкновенно. Я чувствовал, что нравлюсь ей; она хотела, чтобы я остался, но где гарантия того, что ей тогда просто не стало скучно? К тому же я настолько был увлечен раскрытием убийства Санина, что не обратил внимания на ее закамуфлированное желание остаться со мной наедине. Такого пренебрежения слабый пол обычно не прощает. И если бы не новая встреча в институте неврологии имени Кожевникова при МГУ, на той самой злополучной конференции, когда отравили заведующего экспериментальной лабораторией Фокина, то наши пути с Ириной больше никогда бы не пересеклись. Но судьба распорядилась иначе, и провидение вновь свело нас, что было не случайно, поскольку просто так, без какого-то скрытого или явного умысла, в нашей жизни ничего не происходит…
Интересно, а охлаждение в наших отношениях – это тоже имеет какой-то далеко идущий смысл?
Не хочется думать об этом, но, возможно, наши отношения с Ириной просто себя исчерпали. Придется смириться с новой для себя реальностью. Хотя мне очень этого не хочется…
В воскресенье я проснулся поздно, в первом часу. Голова была тяжелой и ватной, как всегда случается, когда я пересплю. Мысли в ней совершенно не ворочались и, возникнув, застывали где-то на полпути до их осознания. Если у вас есть желание увидеть настоящего полудурка, причем безо всяких натяжек, то вам следует просто заглянуть ко мне в квартиру и посмотреть на меня, бесцельно шляющегося по комнате и временами приседающего на диван в надежде хоть как-то собраться с мыслями и сосредоточиться.
Туман в голове рассеялся где-то ближе к девяти часам вечера. Что я делал до этого – помнил с трудом. Кажется, смотрел телевизор (что я редко делаю), но что в нем мелькало, я совершенно не помнил. А потом пелена как-то растворилась, я сделался бодрым и деятельным человеком, прогнав нагромождение магнитных бурь, мешающих жить, и составил план на завтрашний день: