И отголоски этой давней боли слышны Саломее.
Она видит их, тени на стене, театр чужой жизни. И воображение послушно дорисовывает то, что было… бледную девушку с потухшим взглядом. Ее ребенок, которого она любила заочно и, переступив через все приметы, купила ему пинетки, умер.
А с ним умерли и все другие, которые могли бы появиться.
И девушке отчаянно нужен был кто-то, кого можно было бы обвинить в их смерти.
Почему бы не жених. Он ведь все еще значится женихом, хотя для обоих очевидно, что свадьбы не будет. Ему бы поговорить, но его останавливает затравленный мертвый взгляд. В нем не осталось любви, отчаяние только, и парню страшно, что если он заговорит о разрыве, то девушка умрет. Он, конечно, ее не любит больше, и сомневается, что вообще любил – мама была права, что чувства в его возрасте скоротечны, однако и причиной чужой смерти становиться он не желает.
Она же в каждом его слове, в каждом взгляде мучительно ищет подтверждение своей догадки. И боль, новая боль, хоть как-то глушит старую. А где-то исподволь, в ранах душевных, накипью, гноем появляется мысль о возмездии.
Месть – это пошло.
Возмездие – справедливо.
И голос Далматова звучит издалека, он остался по ту сторону театра чужой жизни.
– Вас и без того не считали подругами. Настасья достала наркотик. С наркотиком и шантажом все верней. Настасья составила план. От изнасилования до замужества. И Варвара согласилась. Из любви к подруге. И еще из желания избавиться от назойливой папочкиной опеки.
– Он меня достал!
Варвара тоже там, по ту сторону теней. В театре присутствует ее собственная, не особо умной девочки, которой отчаянно хочется выйти замуж. И само замужество – голубая мечта, за которой начнется иная, чудесная жизнь.
Почему бы и не сыграть в игру?
Ведь так заманчиво, чтобы одним ударом и две цели. И Настасье помочь, и себя квартирой обеспечить. Не собиралась Варвара жить долго и счастливо, во всяком случае, не думала о том.
– Ты себе не представляешь, каково это, каждый день слышать, что ты – ведьма, урод… что тебе надо уйти… не мучить людей… я никого не мучила!
Крик.
И тоже боль, которую слишком долго она держала в себе.
– Я подумала, если съеду, он от меня отстанет. – Варвара шмыгнула носом.
– У вас все получилось.
И снова тени показывают представление.
Выпускной вечер. И танцы, которые на грани приличий, а вскоре – и за гранью. Сама эта грань слишком тонка, чтобы обращать на нее внимания.
Спиртное, которого быть не должно, но оно присутствует.
Бокал.
И предложение прогуляться… девица хороша, ей уже есть восемнадцать и с сегодняшнего дня она уже не школьница, а потому – почему нет? Парень устал от ощущения вечной тоски рядом с невестой своей. Он даже почти решился уйти от нее. Во всяком случае, сейчас он достаточно смел, чтобы думать об этом. Он говорит… о чем-то говорит, кажется, о луне, закате и романтике Пушкина. А девица хихикает и виснет на шее, готовая на все… ему так верится.
Потом вино на двоих.
И помутившаяся память.
Головная боль при пробуждении. Похмелье. Провалы в памяти и та самая девица, которая громко рыдает, заламывая руки. От этих рыданий его тошнит… а девица что-то лепечет про изнасилование… и кажется, грозится полицией. В полицию идти никак нельзя… мама расстроится…
Ему вообще так плохо, что он согласен на все.
А девице охота замуж… пускай… замуж – это ведь ерунда… как поженят, так и разведут. И эта мысль кажется ему совершенно логичной, более того, спасающей от всех бед.
– Дальше просто. Вы разыграли разрыв и взаимную ненависть. Даже сцену с кислотой… была?
– Была, – кивнула Настасья. – Все должно было выглядеть достоверно.
– О да, никто не усомнился. В конце концов, вы же лежали в клинике с нервным срывом. А тут такое потрясение… жениха увели, одну бросили… чем не рецидив. Папочка ваш помог проблему решить. И вы сделали вид, что исчезли из города. Из жизни Варвары. Скажите, вы с самого начала собирались его убить?
Молчание.
Но тени знают правду: собиралась, потому что женитьба на Варваре – это вовсе не наказание. Варенька красива, хотя и совершенно не умеет себя вести.
Одевается пошло.
Красится.
Но так даже лучше… Настасья не понравилась Надежде? Так пусть принимает другую невестку, в которую сынок родимый влюблен безмерно. И бесится, и кусает локти, думая, что эта размалеванная девка в леопардовом платьице навсегда прибрала ее Андрюшу.
– Вы выжидали. – Далматов сжал руку, почти выдернув Саломею с той стороны. – Смерть после свадьбы – слишком подозрительно… правда, вас хватило ненадолго.
– Не нас, – покачала головой Настасья. – Андрейки. Он оказался еще тем дерьмом.
– Хуже отца. – Варвара подругу поддержала. – Он пил… и нюхал. Надежда скрывала, что ее дорогой сыночек – наркоман. Прикинь, она говорила, что у него тяжелая жизнь, и я должна сделать все, чтобы облегчить… какая тяжелая? Работал в школе на ставке. Не перетруждался. В остальном его мамочка содержала. И проблемы решала. И чуть что, он к ней… на меня жаловался… я сначала еще как-то держала его, а он меня потаскухой… нанюхается и давай орать, будто я его вынудила жениться, жизнь поломала. Потом развода потребовал.
– Но развод вам был не нужен. И вы придумали план… какой? Инсценировать самоубийство? Но сначала обеспечить Варваре алиби… думаю, было несложно спровоцировать ссору. Особенно если он и вправду был наркоманом.
– Был. И сидел без дозы, – подтвердила Варвара. – Я должна была принести. Обещала. А сказала, что не нашла. Он рассвирепел… ударил меня.
– Что и требовалось. Ты громко хлопнула дверью и ушла к родителям. А Настасья поднялась в квартиру. Нежданный визит. Желание поговорить о жизни и, что гораздо важнее, доза с собой… хорошая доза… кокаин ведь продают смешанным, в низкой концентрации. А вы умудрились найти чистый. Конечно, вряд ли бы он скончался от передозировки, но вам нужно было отключить его разум… что было помимо кокаина?
– Какая разница?
– Никакой. Подавленная воля… или скорее полная дезориентация. Вы заставили его залезть на табуретку…
– Думал, стихи читает. Он у нас с детства любил стихи читать…
– А веревка – это галстук?
– Точно.
Ей весело, безумное веселье, которое позволяет Настасье ощутить себя живой.
– А потом – толкнуть и смотреть, как он умирает… вам повезло, что вас никто не видел. Как входили в квартиру, как выходили.
– Я научилась быть незаметной.
– Конечно, – согласился Далматов, которому на самом деле было наплевать.