Среди теней он тоже есть, не хороший и не плохой.
Равнодушный.
Почти равнодушный. Искривленный какой-то, и чем больше Саломея всматривалась в его тень, тем любопытней ей становилось.
– Что ж, у вас получилось. Смерть Андрея признали самоубийством, а наличие наркотика в крови скрыла Надежда. Ей ведь не хотелось, чтобы сына считали наркоманом. И жить бы вам дальше тихо да счастливо, но нет… что случилось? Квартиру вы продали, кредиты выплатили, остаток денег поделили, но оказалось, что деньги имеют обыкновение быстро заканчиваться? И вы решили повторить фокус?
Ссора.
Вернее, разговор, который быстро перерастает в ссору. А ссора заканчивается слезами. И девушки, обнявшись, шепчут друг другу, что нет у них иного выбора.
Деньги.
Им обеим нужны, потому что Настасье обещали помочь с ее проблемой, но надо ехать в Израиль, а это дорого… и того, что она получила от квартиры, хватит лишь на предварительное обследование.
А Варвара живет на съемной квартире. Работает маникюршей. Разве этого она достойна? Ее заработков не хватит и на то, чтобы комнатушку снять, и значит, когда деньги закончатся, а они рано или поздно закончатся, она останется на улице.
Или вернется к отцу.
Отец следит за ней. Варвара видела его несколько раз, издали, но он хотя бы не подходит, только ей все равно страшно… ей бы уехать. В тот же Израиль. Почему нет? Устроились бы вдвоем. Вдвоем на чужой земле легче.
– Кто нашел Якова?
– Он сам нас нашел, – сказала Варвара, откидывая рыжие растрепанные пряди. Выглядела она совершенно несчастной, но в то же время решительной.
Не отступит.
И потом скажет, что у нее не было иного выхода.
– Он нашел и предложил сделку. Я стану его женой, а он будет платить. У него было много денег… и мы подумали… мы не собирались его убивать. Развестись. И отсудить половину…
– Ерунда, – отмахнулся Далматов. – Ты имела право на половину совместно нажитого имущества, а у Якова…
– Он переписал на Варвару кое-какую недвижимость. И фирму. Еще тем махинатором был. – Надежда усмехнулась. – Считал себя самым умным, а на деле – старый алкоголик и садист. Всем стало легче, когда он на кладбище отправился.
Тень этого человека была полустертой и молчаливой.
– Чего она на стену пялится? – Варвара подошла и толкнула Саломею. – Она не в себе?
– Не в себе. – Далматов попытался обнять жену, но со скованными руками это было непросто. – Но это пройдет, со временем… не волнуйся, она все прекрасно слышит.
Вряд ли Варвару это волновало.
– Яков меня действительно бил. С первого дня начал. Ему нравилось, когда я кричу… или умоляю… а я кричала и умоляла… потом приносил свои побрякушки… дешевку… турецкое золото, польское серебро. Кидал, мол, щедрый какой… а сам… за каждую копейку удушить готов был. Говорил, что я только и умею – тратить…
– Он думал, что полностью подмял Варвару, – вступила в разговор Настасья. – Поэтому и переписал на нее… многое… если бы пошла речь о разводе, ему пришлось бы доказывать, что это имущество – его. Всплыли бы кое-какие махинации с налогами. Нет, Яков не полез бы судиться. А вот отступных выплатил бы довольно… но он и вправду вынес себе мозги.
– Предварительно отправив Вареньку на отдых?
– Он избил меня так, что я вся синяя была… и испугался, что заявлю… я пригрозила, что заявлю. Разведусь. Вот он и устроил мне поездку. Типа, щедрый… я бы все равно развелась. Только он себе мозги вышиб. Сам!
Саломея поверила.
Почти.
– Белая горячка приключилась с ним.
– Неужели? – в голосе Далматова скепсис. – Белая горячка, конечно, повод, но… знаете, незадолго до смерти Яков жаловался сыну на голоса. Тот, конечно, не поверил. У него с папочкой сложились непростые отношения. Я его понимаю. Он считал отца алкоголиком, что было верно. А голоса – галлюцинацией. И все бы ничего, но… перед смертью Олег звонил супруге. То, что она мне рассказала… снова галлюцинации. И снова голоса. Правда, Олег не пил, и значит, вряд ли сие была белая горячка. До самоубийства дело не дошло, а вот инфаркт приключился. И вот я подумал, а с чего бы такое совпадение? Препарат какой-нибудь? Вряд ли. Вы, Настасья, знали, что эти две смерти будут расследовать очень и очень пристрастно. Значит, что-то другое…
– Запись. – Саломея облизала пересохшие губы. Тени не позволяли ей говорить… тени не хотели, чтобы она уходила. – Запись… голуби на крыше… было такое…
Пальцы Далматова осторожно сжали руку.
Голуби остались в прошлом.
И дом, который обвинили в том, что он сводит с ума. В настоящем же была Настасья.
– Полагаю, свою подругу вы в известность не ставили. Варенька хорошая актриса, но, к сожалению, не особо умна. Поэтому могла вас невольно выдать.
– Насть, о чем он говорит? – настороженность.
И обида.
– О том, что ваша подруга сделала вас вдовой. Дважды.
– Варя, потом поговорим…
– Потом? – взвизгнула Варвара. – Значит, ты их убила… ты их и вправду убила…
– Не физически. – Далматов счел нужным уточнить. – Физически она их и пальцем не трогала. А вот довести до самоубийства… у вас ведь были ключи от квартиры? И вы подкинули в вещи какую-нибудь штучку… проигрыватель? Включение по записи. Зловещий шепоток, такой, который уговаривает расстаться с жизнью…
– Настя!
– Еще скажи, что ты о них сожалеешь. Яков получил то, чего заслуживал.
– А Олег?
– Он был старой сволочью, которая вышвырнула первую жену ради второй. Думаешь, он бы остановился? Где вторая, там и третья… и вообще он собирался влезть в кредиты. Совсем ума лишился со своим Центром… мы бы остались ни с чем! – Настасья развернулась.
Она явно нервничала.
Из-за тех убийств, в которых не было нужды? Или потому, что они всплыли, и теперь Настасье приходилось искать оправдания, потому что единственная ее подруга смотрела… нет, не с ужасом.
С печалью.
– Бедная. – Варвара взяла Настасью за руку. – Сколько ты натерпелась…
– Яков не позволил бы тебе уйти. Он был садистом. Нанял бы кого, чтобы тебя изуродовать. Прости, что молчала… ты не глупая, ты наивная. И я не хотела… не хотела, чтобы это еще и на тебя упало…
– Конечно.
– Мило. – Далматов гладил руку Саломеи, и прикосновение его не позволяло вернуться к теням. – Ты как?
Он спросил шепотом, и Саломея шепотом же ответила:
– Нормально… почти… немного… они не отпустят нас?
Далматов не ответил. Да и зачем говорить, когда и так все понятно.