– О боже! Неужели в окрестностях Барселоны столько питомников?
– Да, но вы не пугайтесь, бриары и фландрские бувье принадлежат одному заводчику. То же самое касается боксеров и бельгийских овчарок.
– Звучат как блюда во французском ресторане.
– Для нас это будет что-то вроде пикника. У вас есть сапоги для загородных прогулок, младший инспектор?
– И даже фляжка!
– Ну, тогда у нас есть все для того, чтобы начать.
Я всячески демонстрировала, что довольна и полна энтузиазма, как советует «Учебное пособие для руководящего состава полиции», однако на самом деле настроение у меня было препаршивое. Младший инспектор был на двести процентов прав: мы избрали весьма сомнительный след. Только убежденность в том, что Лусена не покидал мира собак, заставляла меня продолжать поиски его гипотетической «специализации». Я была уверена: Лусена обладал особым даром обращения с собаками. Жизнь изобилует подобными примерами. Некто рождается бедным, некрасивым, недалеким и невезучим, однако отличается врожденным умением петь песни так, что заслушаешься, считать в уме или лазить по крышам. Лусена же использовал свои способности в преступных целях. Жаль, он мог бы стать хорошим ветеринаром или известным тренером, но он воровал собак и благодаря этому занятию нажил кучу денег. И я, пусть даже это будет последним, что я сделаю, выясню, какие такие проделки с собаками стоили жизни этому жалкому маргиналу.
Начиналась июньская жара, когда во вторник мы с утра навестили некоего Хуана Молинера в его питомнике доберманов. По такому случаю младший инспектор вырядился в яркую рубаху фисташкового цвета, какую в нормальных обстоятельствах ни за что бы не надел, ручаюсь.
– Подарок Валентины, – сообщил он.
– А Анхела ничего вам не дарит?
– Книги. Купила мне полное собрание стихов Неруды, пару американских романов и справочник собаковода.
– И ни одного детектива?
– Она говорит, что это сплошная ерунда. Анхела очень образованная, очень тонкая женщина.
– Вам с ней не скучно?
– Да что вы! Вот только все думаю, достоин ли я ее.
– Я бы из-за этого не стала беспокоиться.
– Да я особо и не беспокоюсь.
Трудно было выудить у него какие-нибудь подробности его эмоционального конфликта, а потому больше вопросов я не задавала. А перед нами уже маячил Хуан Молинер, симпатичный здоровяк, бывший земледелец, переквалифицировавшийся в заводчика собак. Он показал нам свои помещения, не переставая восхвалять достоинства выращиваемой им породы.
– Нам приходится мириться с людским невежеством, – сказал он. – У доберманов дурная слава, раздуваемая подчас журналистами, от последствий которой страдаем мы, заводчики.
– Психованные собаки, – вставил Гарсон.
– Про них ходят ужасные слухи. Будто мозг у них развит непропорционально, а сама эта порода возникла в результате такого скрещивания, которое генетически предполагает безумие. Глупости.
– Однако с доберманами действительно связаны серьезные несчастные случаи.
– Не больше, чем с другими охранными собаками, но доберманы почему-то особенно раздражают журналистов. Вот взгляните.
Он засучил рукав рубашки и продемонстрировал жуткий шрам, шедший вдоль предплечья.
– Видите? Это мне оставил немецкий дог, принадлежавший моему другу и хорошо меня знавший. С доберманами я работаю двадцать лет, и они никогда не пытались меня укусить.
Мы с Гарсоном разглядывали отвратительный шрам.
– Больно вам было? – спросила я.
Он посмотрел на меня с гордостью бойца-ветерана.
– Вас никогда не кусала собака?
Я зачарованно покачала головой.
– При укусе собаки возникает особая, удивительная боль, такая глубокая, словно она дошла до твоих внутренностей.
Я подумала о не изведанных мной страданиях при родах. Затем перевела взгляд на классических доберманов, которые нервно переминались в клетках, обеспокоенные нашим присутствием.
– Почему вы ничего не расскажете нам о случившихся у вас кражах, сеньор Молинер?
То, что он нам рассказал, не сильно отличалось от того, что мы уже слышали. Целью злоумышленников были молодые кобели – один, от силы два. Исполнитель – человек, разбирающийся в собаках. Ни следов, ни улик воры не оставили. Единственное, что можно было с уверенностью сказать, это то, что они перелезли через забор, потому что в одном месте он немного наклонился.
– Для чего, вы думаете, им понадобились ваши собаки?
– Этот же вопрос я задаю себе сам. Если для продажи, то логичнее было бы взять щенка или даже суку – на развод.
– Видимо, у похитителей был клиент, заранее сделавший им определенный заказ.
– Возможно.
– Как, по-вашему, они переправляли собак через ограду?
– Брали их на руки и перебрасывали на другую сторону. Высота здесь не такая, чтобы они поранились.
– Думаете, для осуществления всей этой операции двух человек хватило бы?
– Вероятно. Не исключено, что это малолетние хулиганы так забавлялись.
– Как вы тогда объясните, что и у других ваших коллег произошли аналогичные кражи?
– Наверное, мода такая.
– Пусть ваших собак специально не дрессировали, но все же: они могли бы напасть на похитителей?
– Нет, вряд ли. Если только у них не попытались бы отнять щенка или что-то в этом роде.
Он просунул руку сквозь прутья и погладил собаку по голове.
– Погладьте ее, инспектор! Убедитесь, что она не такая уж злая.
Я протянула руку и несколько раз провела пальцами между ушами собаки. Она приветливо высунула язык и лизнула меня. Я улыбнулась. Потом вынула из сумки фотографию Лусены и показала Молинеру.
– Знаете его?
– Нет. А что с ним стряслось?
– На него напали… но не собаки.
– Если бы собаки, он бы куда хуже выглядел.
– Его звали Игнасио Лусена Пастор. Вы уверены, что этот человек никогда не оказывал вам никаких услуг в прошлом?
– Вроде бы нет, но я могу еще посмотреть в архивах. Подождите минутку.
Он пошел к своей конторе. Гарсон лукаво усмехнулся:
– Рискнете погладить собаку сейчас, когда хозяина нет рядом?
Иногда он напоминал мне вредного мальчишку, уличного коновода и задиру. Я сунула в клетку всю руку целиком и снова погладила добермана, благодарно завилявшего в ответ хвостиком.
– Вы довольны?
За спиной раздался голос Молинера:
– Уступлю вам его по сходной цене! Для полицейского это идеальный защитник.