– Тетрадку Лусены?
– Нужно быть совсем неопытным любителем, чтобы подумать, что мы храним вещественные доказательства в ящике комода!
– Тогда, значит, их целью был Ужастик. Они боялись, что он снова может послужить нам немым свидетелем. Они видели, сколько полицейских съехалось к дому Валентины, и знают, что мы не клюнули на историю о нападении Морганы на свою хозяйку. Попутно они попытались найти что-нибудь стоящее у вас в доме.
– Возможно.
– Поскольку они лишились Валентины и их больше никто не информирует о наших делах, они должны уничтожать возможные улики.
– Это печально, младший инспектор. Нам пора выходить на финишную прямую. Все карты у нас на руках, так давайте же наконец решимся и разыграем их. Нелепо, что мы столько времени как привязаны к этому проклятому делу. Просто смешно.
– Пособничество Валентины не давало нам продвигаться вперед.
– Не вешайте на Валентину все подряд. В конце концов, она за вас жизнь отдала.
– Вы уверены в этом?
– Конечно, она даже потом начала нам помогать. Позвонила в полицию с заявлением, хотя после передумала и предупредила злоумышленников.
Гарсон с важным видом поднял вверх палец.
– Минутку, инспектор, минутку! Вы высказываете слишком поспешные суждения, желая меня утешить, но этого делать не стоит.
– Что вы хотите сказать?
– Разве вы не понимаете? Валентина не могла звонить в полицию по той простой причине, что в то самое время, когда был сделан звонок, она была со мной, у меня дома. Разумеется, благодаря этому она узнала все, о чем мне сообщили по телефону, я сам ей рассказал. Как только я ушел, она позвонила своим сообщникам и предупредила их, что мы едем. Вот вам объяснение того, почему, прибыв на место, мы никого там не застали. Так что помогала она не полиции, а своим дружкам, запомните.
– Время вы уточнили?
– Разумеется.
Я в отчаянии схватилась за голову.
– Но тогда кто же, Фермин, была женщина, позвонившая в полицию?
– Только не Валентина, в этом можете быть уверены.
– А что дали поиски в окружении Валентины? Обнаружились ее родственники, друзья, предполагаемый любовник?
– Ничего. У нее не было окружения, она относилась к числу одиноких душ. И куда-то пропала ее записная книжка, которая обычно лежала у нее в сумочке; вероятно, она потеряла ее перед смертью.
– Возможно ли, чтобы женщина на протяжении многих лет имела любовника и ни единого следа в ее жизни он не оставил?
– Если она говорила правду, то они соблюдали осторожность, ведь он был женат.
– Насчет него согласна, но у нее-то дома вполне мог храниться какой-нибудь подарок, кольцо с выгравированным именем, фотография… Вам никогда не бросалось в глаза что-то подобное?
– Думаю, когда я приходил, она заранее убирала с глаз подальше все, что имело к нему отношение, это вопрос тактичности. Если только…
– Если только ее убийца не забрал все, что могло его выдать, в том числе записную книжку. Время у него для этого было.
– Это означало бы, что ее любовник и сообщник – одно лицо, при условии, что она его не выдумала.
– Не знаю, для чего ей нужно было бы его выдумывать.
– Чтобы держать меня на расстоянии в том, что касается любовных дел.
– Но она вовсе не держала вас на расстоянии, а как раз наоборот.
– Да, верно.
– У телефона Валентины кто-нибудь дежурит?
– Да, но звонков не было.
– Это тоже кое о чем говорит. Любовник постарался бы ее повидать, если только не знал, что она мертва.
– При условии, что этот любовник существует.
– Мне очень жаль, младший инспектор, наверное, вам больно это признать, но я очень боюсь, что любовник существует. Уверена в этом, я ведь тоже женщина.
Гарсон с удрученным видом опустил глаза. Он был мужчина, и признание возможной победы соперника угнетало его морально. Из моего кабинета он вышел, опустив плечи. В эти последние два дня он постарел на несколько лет. Жизнь несправедлива, и стремление сделать ее справедливой давно вышло из моды. Я подумала, хватит ли ему в его возрасте сил такое вынести. Впрочем, это не так важно, все люди как-то живут, продолжают жить, невзирая на бесконечные шрамы, синяки и шишки.
Я позвонила Санчесу. Отчет об обыске в квартире Валентины был готов. На мебели найдены крошечные капельки крови. Более крупные капли пытались смыть водой с мылом. Несомненно, мы могли указать в официальных бумагах, что Валентина Кортес была убита, и предъявить кому-то обвинение. Подозрение падало на двух заводчиков. В дверь постучали. Невозмутимейший галисиец отрапортовал, что меня хочет видеть какой-то мужчина. Мужчина? С признанием? Или это свидетель? Мои мозги работали из последних сил, стараясь приблизить расследование к финалу, и потому я никак не могла взять в толк, откуда появился этот молодой человек, глядевший на меня круглыми глазами, смуглый, довольно приземистый, несколько полноватый.
– Так вы и есть инспектор Деликадо?
– Да, слушаю вас.
– Отец часто рассказывал о вас.
– Ваш отец?
– Я Альфонсо Гарсон. Только что приехал из Нью-Йорка.
По-моему, я так и осталась сидеть с открытым ртом. И с жадностью вгляделась в лицо молодого человека. Немного скептический взгляд… И мочки ушей, как у сидящего Будды… А у младшего инспектора они такие же? Он обеспокоенно покашлял.
– Ну конечно, какая я дура! Ваш отец уже ушел.
– Мне сказали, потому-то я и решил зайти к вам. Дома его тоже нет.
– Правильно, правильно. Сейчас я попрошу, чтобы нам принесли кофе.
Ну что же, Гарсон действительно повторился в сыне, и теперь на свете существовал кто-то, кому передались забавные гены моего коллеги. Ресницы тоже были его, жесткие, слегка опущенные вниз.
– Думаю, вы догадываетесь, почему я приехал. Кстати, вы не знаете, когда состоится церемония?
– Какая церемония?
– Бракосочетание моего отца. Я же и приехал для того, чтобы познакомиться с его невестой. Он вам ничего не говорил? Я известил его о своем приезде неделю назад.
Я с трудом проглотила остатки кофе. Ну почему все мертвецы обязательно сваливаются на мои плечи?
– Понимаете, Альфонсо, в последние два дня произошло много всяких событий, причем настолько серьезных, что ваш отец, возможно, забыл о том, что вы приезжаете. Я бы предпочла, чтобы об этом он сам вам рассказал, но ничего не поделаешь… Дело в том, что невесту вашего отца убили. В его голосе прозвучал явный американский акцент, когда он почти вскрикнул:
– Как убили?
– Да, жестоко убили.