Когда они приземлились, из легких Алессандро вышибло весь воздух, да еще ему изо всей силы врезали в лицо. Он не мог шевельнуться, не мог ответить. Сперва вообще ничего не соображал. Потом огромный, лысеющий синеглазый мужчина поднялся, оставив его лежать на земле, и не спеша направился к винтовке Алессандро. Схватил ее, рывком сдернул со штыка чехол, отбросив в сторону, повернулся и двинулся на Алессандро.
Штык, которым он когда-то сам убил человека, теперь приближался к нему, точно собака-ищейка, только более плавно и уверенно. Лицо человека оставалось безмятежным, словно он собирался вонзить лопату в кучу земли перед тем, как приняться за завтрак.
Не отрывая глаз с серебристого, хорошо смазанного острия, Алессандро глубоко вдохнул. У него был выбор. Я могу умереть, думал он, и это острие будет последним, что я увижу, а могу за долю секунды до удара рвануть в сторону и попытаться удрать, пусть он еще не знал, как ему это удастся.
Впоследствии он и сам не мог объяснить, как это вышло, но мышцы словно взорвались, и он прянул в сторону. Штык вонзился в мягкую землю, разрубив валявшуюся ветку.
Алессандро сделал кувырок назад, в кусты, и покатился по склону, а его плоть и форма рвались о камни и ветки. Чтобы увеличить скорость, он отталкивался руками и ногами, если к чему-то прикасался, катился и катился, пока не замер, тяжело дыша, у маленького, заросшего травой холмика.
Он мог проследить свой путь, на удивление длинный, поднял голову, чтобы посмотреть, не преследуют ли его. Ветер едва шевелил листву, а лысеющий блондин уходил вверх по языку лавы с пугающей скоростью, унося с собой винтовку и вещмешок Алессандро.
Ни о чем не думая, сперва даже не поднявшись, Алессандро устремился за ним.
* * *
Он не хотел потерять дезертира из виду, стараясь сам не попасться ему на глаза, поэтому держался у края языка лавы, укрываясь за кустами и деревьями. Царапины на лице кровоточили, черная пыль, которой он дышал, оседала на ссадины, и он с десяток раз подвернул ногу, хотя со временем дыхание выровнялось, а кровотечение прекратилось.
Приходилось двигаться как можно тише, ведь он находится совсем близко от дезертира. Тот шел по языку лавы легко и уверенно, словно альпинист, держа путь к жерлу вулкана. Алессандро преследовал его уже два часа, держась в сотне метров справа и немного позади, и за все это время дезертир ни разу не оглянулся, но когда солнце начало садиться, а тень падала с востока, остановился и оглядел склон, оставшийся ниже. Алессандро распластался среди камней.
Дезертир стоял, расправив плечи, высокий, подсвеченный со спины солнцем. Вечерний ветерок подхватил его волосы, взбил, создавая впечатление, что на нем золотой шлем. Дезертир застыл среди поля желтой травы, которая в низинах еще оставалась зеленой. За его спиной по небу не плыло ни единого облачка. Температура падала, и Алессандро видел свои винтовку и вещмешок на плече дезертира, а в мешке лежали еда, вода, патроны и теплые вещи.
В темноте Алессандро подкрался ближе. Ветер дул в его сторону, так что он слышал звуки, которые издавал дезертир, тогда как тот его услышать не мог. Иногда он замечал силуэт мужчины на фоне фиолетового вечернего неба, а позже видел, как дезертир закрывал собой звезды.
Время от времени Алессандро слышал выстрелы, доносившиеся снизу. Настолько тихие, что он не мог сказать наверняка, то ли и в самом деле их слышит, то ли они звучат в его воображении. Если ветер дул в ухо, он слышал только шаги дезертира, громкие, точно удары молота.
В десять вечера дезертир остановился на краю кратера. Алессандро, которому оставалось только думать и мерзнуть, наблюдал, как дезертир забирается на огромный валун и устраивается на вершине, словно библейский отшельник. Он не пойдет дальше до рассвета, догадался Алессандро, потому что не хочет спускаться в кратер в темноте. Потом двинется на северо-восток, в сторону Мессины, и исчезнет. Или укроется в пещере, где будет в полной безопасности.
Алессандро нашел участок мягкой травы, прижал ноги к груди, обхватил руками лодыжки, свернулся в клубок. Не очень удобно, зато теплее, чем стоять или сидеть. Вскоре он уснул.
Проснулся в полной тишине в четыре утра. Даже ветер стих, горный воздух застыл, звезды и Млечный Путь, очень яркие и, как почему-то решил Алессандро, злые, нависли над самой головой. Совсем тоненький месяц виднелся над морем, держа путь к другой стороне мира.
План действий Алессандро уже составил: выждать пару минут после того, как дезертир тронется в путь, бодрый, хорошо отдохнувший, сытый и убежденный, что он в полной безопасности, забывший об Алессандро, уверенный, что его не преследуют. Вот тут Алессандро и нанесет удар, когда оба могли бы восхищаться восходом, таким прекрасным на большой высоте.
Пройдя вперед, он нашел тропу, которую еще до войны протоптали туристы и натуралисты по краю кратера. Другого пути для того, кто огибал гору, не было. Алессандро полез напрямки, и времени на это у него ушло больше, чем он ожидал. Далеко внизу, в кратере, где-то возникали у него на глазах, где-то кипели озера огня, где-то их покрывала отвратительная красная чешуя и струпья, словно он смотрел на засыхающую кожу какого-то мифического зверя. Время от времени столб огня взлетал в воздух и падал обратно. Лава при этом выплескивалась из озерца. Воздух в кратере, непригодный для дыхания, пах серой. Озера на дне, светящиеся в ночи, пылали много тысяч лет, разведчики великой войны, бушующей в недрах земли. На поверхность долетали только ее отголоски.
Алессандро шагал по тропе, пока не обнаружил кучу валунов с восточной стороны. Забрался на нее, потом вновь спустился, чтобы найти камень с острой и зазубренной кромкой, удобно ложащийся в руку. И когда первые, бледно-розовые лучи солнца добрались до того места, где спал дезертир, там как будто вспыхнул маленький костерок, аккуратный, точно круг от луча фонаря.
Когда он потух, Алессандро охватил ужас. В Местре его обучили рукопашному бою, но ни одно упражнение не могло подготовить его к тому, что он собирался сделать. В момент откровения инструктор сказал им, что нет шансов взять верх, если противник гораздо крупнее, чему бы он их ни научил. А если Алессандро чему-то и научился, то половину уже точно давно забыл. Он помнил скорость и ловкость, с которой дезертир схватил его винтовку, сдернул чехол со штыка и наставил на него острие. Помнил, с какой уверенностью тот атаковал. Даже дыхание не участилось. Алессандро пытался унять спазмы в желудке, глядя на камень под ногами и не шевелясь. Восходящее солнце выдавило из кратера темноту, и теперь краснели только озерца лавы, которые оставались в тени. Но чем выше поднималось солнце, тем меньше Алессандро боялся.
Дезертир шел по тропе, и Алессандро дрожал всем телом. Опасался, что не сможет выбрать наиболее удачного момента для атаки, пропустив дезертира вперед: прыгнет слишком рано или слишком поздно.
Алессандро уже не злился, во всяком случае, не думал, что злится. Ему хотелось только одного: выжить. «Почему не дать ему пройти? – думал он. – Просто дать пройти. Тогда я точно останусь живым. Потому что этот сукин сын отнял у меня винтовку и одежду. И подходя ко мне с моим же штыком, собирался меня убить. Потому что для него это пустяк».