Стонов обогнал грузовик и приладил в магнитофон кассету. Пел Александр Николаевич Вертинский, ушедший из жизни полвека назад, но оставивший нам свой ироничный голос. «Мне когда-то хотелось иметь золотого ребенка, а теперь я мечтаю уйти в монастырь. И молиться у старых притворов печально и тонко, а быть может, совсем не молиться, а эти же песенки петь». Стонов подумал, что век кончается, а певец поет о сегодняшнем.
Они тогда попрощались с Ниной в аэропорту. Больше он ее не видел до той самой встречи с читателями. А тогда, в аэропорту, Нина сняла очки, поцеловала Стонова и, не оборачиваясь, уверенным шагом направилась к встречающему жениху.
Почему Стонов тогда не остановил Нину? Не увел в свою жизнь? Испугался нарушать сложившийся порядок вещей? С точки зрения окружающих, у него была нормальная личная жизнь. Была женщина, которая родила ему сына. К сыну он наезжал, а с женщиной никаких личных отношений давно не имел. Они как-то сами сошли на нет. Этим союзом Стонов маскировал свое одиночество, которое оберегал и лелеял. Художник должен быть свободен, уверял себя Стонов, и добился того, что сам поверил в это.
Небо просветлело, и фары встречных машин перестали слепить. Стонов прибавил скорость и звук магнитофона. «Все бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки. Всем понятно, что я никуда не уйду. А сейчас у меня есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки. Это все пустяки, просто дым без огня». «Как мы все похожи», – усмехнулся Стонов песенке Вертинского.
Край солнца пробивал дымку тумана. День обещал быть отменным. Осенняя грусть пустынной дороги, яркие краски последнего сентябрьского дня смешивались с голосом Вертинского, пробуждая в душе Стонова милую печаль. Только тревожный Нинин звонок мешал получить полное удовольствие от этого состояния.
Их вторая встреча произошла несколько месяцев назад, в самом начале лета. Нина давно вышла замуж и завела себе белокурого сына с такими же удивленными серо-голубыми глазами, какие глядели на Стонова из-под ее очков. После того вечера они снова сцепились в каком-то жадном и обреченном объятии. Стонов жил, как в бреду, от встречи до встречи. Он бы с радостью забыл свой постулат об одиночестве. Но Нина не хотела бросать мужа. Тот так долго ждал ее по жизни, ни разу не упрекнул за прошлое. Наоборот, старался угодить, по мере сил обустраивая то самое гнездо, о котором, казалось Нине, она мечтала. Стонов злился, ревновал, перестал работать за столом и продвигать свои труды. Кроме Нины, для него ничего не имело смысла. Без нее не хотелось любоваться этим миром, путешествовать, просыпаться и начинать новый день. Они встречались тайком. Эти встречи только разжигали Стонова, дразнили и не приносили покоя.
«Фордик» бежал за сотню. Стонов спешил. Проезжая церковь, он перекрестился на ее шпиль. Церковь была протестантская, но Стонов не обратил на это внимания. Солнце справилось с туманом и раскрасило осенним великолепием окружающий мир. Странная радость уходящей жизни плыла навстречу пурпуром ветвей на еще по-летнему зеленой палитре. Солнце пригревало через стекло. Стонов приоткрыл окно. «Хорошо бы гнать по этому осеннему гобелену, не останавливаясь, – подумал он. – Может быть, от жизни все получено и пора прощаться, прощаться, пока еще полон сил, способен любить и чувствовать». Ему казалось, что мир, хоть и прекрасен, но он про этот мир уже все знает, как знает и то, что будет за поворотом дороги, потому что он ездил по ней множество раз. От этого знания щемило в груди так же, как от осеннего пейзажа.
Море возникло в расщелине неожиданно и ярко, отразив по-летнему синее небо. В золотых кулисах деревьев оно завораживало, притягивало взгляд. Стонов с трудом отвернулся, чтобы следить за дорогой. «Природа – удивительный художник, – подумал он. – Перенеси это явление на холст, и получится слащавый слайд, банальный осенний пейзаж для календарика. А в природе все прекрасно, и никакой пошлости».
Что там случилось у Нины? Наконец поняла, что только он, Стонов, нужен ей? А если заболела? Или их любовная неосторожность? Догадка о том, что у Нины от него затеплилась новая жизнь, не обожгла и не испугала. Хотя Стонов детей не понимал и иметь их по своей воле никогда не хотел, сейчас подумал об этом без страха, даже с некоторым удовольствием. Как она тогда, при первой встрече, откликнулась на его мужской призыв! Она была свободной, и ничто не мешало им быть вместе, кроме самого Стонова. Теперь он ругал и проклинал себя. Но поезд, как говорится, ушел. Вспомнились счастливые глаза Нины в той веселой загранице. Она тогда, обиженная невниманием своего бывшего мужа, который, видно, и не умел его оказывать, так радовалась обожанию Стонова. Как она светилась от того, что стала желанной! Как наслаждалась тем, что они оба одинаково понимают малейшие ноты в гамме чувственной близости.
Стонов вынул из пачки сигарету и нетерпеливо пошарил свободной от руля рукой в поисках зажигалки. Зажигалка в старенькой машине давно отказала, и он вечно маялся с огнем. Впереди показались стрелы портовых кранов и крепостные башни. Стонов поглядел на часы. Он в пути около трех часов, но дороги не заметил. Вот и двухэтажный домик редакции. Нина вышла сразу. Видно, ждала и смотрела в окно. Стонов открыл ей дверцу и усадил в машину. В городке все знали друг друга, и по установившемуся у них правилу Стонов сразу рванул с места. Они выехали из города и свернули к морю. Узкая дорога петляла по берегу, едва не касаясь пляжа. В последний день сентября никто не купался и не загорал. Край моря заполняли только чайки. Их белые сверкающие капли тянулись нескончаемо вдоль берега, насколько хватало глаз.
Дорога повернула наверх. На скале над морем торчал маленький отель с острой черепичной крышей. Это был их отель. Там за стойкой дежурили по очереди три пожилые седовласые дамы. Стонов их запомнить не мог и путал. Раньше привозил для каждой гостинец, но сегодня забыл. Нина из машины выходить не спешила.
– Что стряслось? – спросил Стонов.
– Потом, – ответила Нина и, решительно хлопнув дверцей, пошла к отелю. Стонов выхватил из багажника сумку и побежал за ней. Пожилая консьержка улыбнулась им, как старым знакомым, и подала ключ. Они всегда брали один и тот же номер с балкончиком над морем. Нина вошла, задвинула занавески и, быстро раздевшись, спряталась под одеялом.
– Тебе нравится, что я веду себя, как проститутка? – не то спросила, не то сообщила она.
Стонов развел руками, не зная, что на это ответить, и последовал за ней. Сегодня Нина была другая, деловито-страстная. Но в ее страстности чувствовалась заведенность механической куклы. Она даже куснула Стонова, чего раньше никогда не делала.
После душа Нина завернулась в одеяло и уселась на тахту. Она всегда мерзла.
– Я тебя люблю, – сказал Стонов.
– Он меня тоже любит. Я ему все рассказала. Я не могу больше врать.
– Так уедем вместе! – почти крикнул Стонов.
– Нет, Саша, я не могу его бросить.
– Зачем ты меня звала?
– Чтобы попрощаться.
Стонов ничего не ответил. Тогда Нина подошла к нему, погладила растрепанные волосы и тихо добавила: