– Глотнешь?
Обернувшись на голос, Глеб увидел плешивого мужичка в долгополом пальто и шлепанцах на босу ногу. В руках щедрый любитель Бахуса держал бутылку «Гжелки».
– Я за рулем, отец, – мягко отказался сыщик.
– Одному пить маятно, – признался алкаш.
– Садись, в выпивке я компанию тебе не составлю, а поговорить можем.
– Без кайфа что за разговор…
– Сам покайфуешь, – улыбнулся Михеев.
– Ты, парень, того… Без понятия. Русский человек не любит веселья в одиночку. Ему в радость поделиться.
– Ну извини, отец. Мне рулить…
Но мужичок все же присел рядом.
– Гляжу я на вас, молодых, и понять не могу, что вы за люди…
– Молодые разные, как и вы.
– Может, и разные, но все без нутра. Я, к слову, в войну родился. Вот в этом доме. В коммуналке. Отца немец застрелил. Мать одна нас троих тянула. Все время во дворе пропадал. И девок щупали, и дрались. Но по совести, до первой крови. Я тебе, парень, скажу: кто лежачего бы при нас ударил, тому в нашем дворе не жить. А мы ой какие бедовые были. И подворовывали, и портвишок в подъезде попивали. И в секу под интерес резались. Но все с нутром. Вот тех же воров возьми. У нас был во дворе настоящий вор. Петухом звали, нет, ты не подумай ничего, фамилия у него была Петухов. Так он, если лопат-ник, к примеру, у какого фраера достанет, денежку себе, а документики в конверт и в почтовый ящик. А теперь мочат друг друга и воруют без совести. Почему? Потому что нутра нет.
– Выходит, ты, отец, всю жизнь в этом доме прожил? – Михеев дал мужичку выговориться и решил перейти к делу.
– С пеленок. Мы автозаводские, и этим званием гордились. У нас рабочий район, настоящий. Работяги селились грамотные. Их сам товарищ Сталин примечал. Дома для них строил. Ордена, уважение… Мой сосед дядя Леша первым «Победу» купил. Он сменным мастером работал.
– Я и теперь, вижу, у вас машинки дорогие имеются. Вон какой красавец стоит. – И Михеев кивнул в сторону джипа.
– Это Федькин. Уж не знаю, где Пенек деньги на такую достал. Парень неплохой, закладчик, только девок портил много. А денег у него отродясь не водилось. И на тебе, джипу приобрел. Может, глотнешь?
– Не могу. За рулем…
– Ну как знаешь, а я глотну. – И ветеран сталинского дома присосался к «Гжелке».
– Без денег такую машину не купишь. Она и не новая десятки тысяч стоит. Не рублей, долларов, – направлял Глеб разговор в нужное русло.
– Я в чужой карман не заглядываю. Подфартило парню. Пенек и прибарахлился, и кралю завел, словно с картинки. Видать, легла карта в масть. А вон и он, легок на помине.
Михеев повернулся к джипу и увидел здоровенного мужика с русой бородкой, в длинном бархатном халате. Владелец внедорожника открыл пультом заднюю дверь, достал большую сумку и, пискнув сигнализацией, вернулся в подъезд.
– Твой Федя на бизнера похож. Наверное, торгует чем-нибудь.
– Федька-то? Торгует? Он и бутылку толком взять не мог. Его вечно в магазине обсчитывали. Какой из него торгаш… Вот на гитаре он мастак. И голос бархатный. Девки его за кураж любили. Другие подарочками задабривали, а ему так давали.
– Ты его Пеньком называл, а он здоровый, на целый дуб тянет.
– Фамилия у него Пеньков, вот и прозвали. Это от ласковости. Федьку народ примечает. Он добрый. Другому давно бы на джипе х… нацарапали. А ему никогда…
– Тебе, отец, от водки тепло, а я замерз. Пойду потихоньку. – Михеев поднялся и протянул алкашу руку.
– Дело хозяйское. За беседу спасибо. Страсть один не люблю. А то глотни. Не боись, у меня деньги есть. Еще возьмем.
Михеев поблагодарил за предложение и быстро зашагал к арке.
Еще в пятницу, перед пирушкой в кабинете Ерожина, Тимофей посетил лифтершу в доме Марины Строковой. Коровина поглядела на фотомонтаж спецов Управления и Вольновича в женском парике узнала. Услышав эту новость, Петр Григорьевич оскалился улыбкой веселого хищника: допросим Сенаторшу – и закругляй дело.
В понедельник утром Волков вызвал Хлебникову на допрос и направился к начальству. Возле кабинета подполковника он обнаружил целую толпу солидных мужиков. Тимофей приоткрыл дверь. Ерожин беседовал с посторонним, но майора пригласил:
– Заходи. Только коротко.
– Через десять минут доставят Сенаторшу. Я думал, мы проведем допрос вместе?
– Допрашивай. У меня сегодня день по минутам расписан. Давай, Тимофей, не будем дублировать. Ты сам с усам…
Волков кивнул и отправился к себе. Майор за время десятилетней службы к самостоятельности привык. При прежнем начальнике он редко обращался за советом. Полковник Бобров и не любил опекать сотрудников. Он лишь осуществлял общее руководство и расставлял приоритеты. В разработке всегда находились дела по общественному звучанию не однозначные. Никита Васильевич торопил с теми, которые больше интересовали начальство, обычная практика. При Боброве Волков справлялся без помощи шефа. В деле Строковой с ним произошла осечка, и Ерожин вмешался. Они как бы стали вести расследование вдвоем. Тем и объяснялась некоторая неуверенность Тимофея. Петр Григорьевич в состоянии подчиненного разобрался и намекнул, что следователю отдела по раскрытию убийств майору Волкову пора опять становиться взрослым.
– Товарищ майор, задержанную доставили, – доложил лейтенант Гуськов.
– Пусть заводят, – разрешил Волков.
Марию Хлебникову он до этого видел только на фотографии. Теперь, воочию разглядывая красивую золотоволосую блондинку, Волкову с трудом не хотелось верить, что перед ним убийца. Сенаторша уселась на краешек стула, сжала коленки и скромно сложила на них руки. Всем своим видом она показывала, что невинная провинциальная девушка не понимает, как здесь оказалась.
– Ну, гражданка Хлебникова, натворили вы дел много, попробуем разобраться по порядку. – Волков включил магнитофон и начал с формальных вопросов: – Имя, фамилия, год и место рождения.
– Вы меня привезли сюда и не знаете, как меня зовут? – потупилась Хлебникова.
– Это необходимая формальность.
– Хлебникова Мария Владимировна. Родилась в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году. В городе Перми.
– С какой целью приехали в Москву?
– Хотела поступить учиться.
– Почему не поступили?
– Я полюбила.
– Не вижу связи.
– Я полюбила гражданина Соединенных Штатов, и он обещал помочь мне поступить учиться в Америке.
– Полюбили американца, а спали с Вольновичем?
– Я никакого Вольновича не знаю.
Волков выключил магнитофон:
– Послушай, тварь, у меня нет времени смотреть спектакль, который ты начала разыгрывать. На кассете с записью интимных сцен Марины Строковой твои пальчики. На пакете с париком ты тоже наследила. В постели Вольновича твои, сучка, великолепные волосики. Что ты мне здесь казанскую сироту выказываешь. Любой суд по этим уликам признает тебя виновной в убийстве Геннадия. Единственно, чем ты, шлюха, можешь себе помочь, так это раскаянием и желанием сотрудничать со следствием.