– Не наезжай. Микоэл меня отсюда вытащит. Он конгрессмен! Вы все американцам жопу лижите. Думаешь, наверху из-за меня будут с Америкой лаяться? Утретесь, понял.
– Твой американец уже написал объяснительную записку. Я специально для нашего разговора снял копию. Можешь ознакомиться. Если не понимаешь по-английски, там есть перевод. – И Волков протянул подследственной два листа. Та быстро пробежала текст, бросила листки на стол и уставилась в пол:
– Он у меня еще получит, мразь…
– Ты сказала – мразь? – переспросил Волков: – А как ты себе, сучка, представляла реакцию любовника? Он человек женатый. Ему связь с русской девицей, да еще и преступницей, афишировать ни к чему. Ты ему и так подгадила.
– Мразь, – повторила Хлебникова.
– Он иностранец, с ним свои разберутся. О себе думай, дебилка.
– Сам дебил. Я о себе и думаю, поэтому ничего не скажу. – Хлебникова перестала изображать скромницу и уселась на стул, широко расставив ноги. – Не хочу тебе помогать. Ты считаешь меня убийцей, на здоровье. Я никого не убивала и Вольновича в глаза не видела.
Волков вышел из-за стола, взял стул и, подсев к девушке, сменил тон:
– Я тебя, Маша, понимаю, и если, честно, даже сочувствую.
Лицо Сенаторши посерело от злости:
– Ты сочувствуешь? Вы все кобели одинаковые. Видите смазливую девчонку, вам бы ее трахнуть – и все мысли. А я человек, и жить хочу по-человечески.
– Согласен, Машенька. Хорошенькие женщины вызывают у мужчин желание. Но не все хорошенькие женщины становятся шлюхами, – нежно заметил Тимофей.
– Почему ты называешь меня шлюхой? Не смей меня оскорблять! – взвизгнула Хлебникова.
Тимофей поднялся и, переставив стул на место, снова уселся за стол.
– Ты дрянь и шлюха. Потому что спала с лесбиянкой Капустой за крышу над головой, с американцем за деньги, а любила Вольновича. Любила и пристрелила за пленку. Как тебя, сучка, после этого называть?
– Я не знаю никакого Вольновича!
– Ты не спросила, как молодца зовут, перед тем как лечь к нему в койку? Хватит трепаться. С Геной ты училась в одной школе. Мне твоя мама все рассказала.
– Дура, – злобно бросила Сенаторша.
– Нельзя так про мать.
– Можно. Она за этого придурка Новоселова замуж вышла. Пирожки ему печет, рубашечки гладит. Ей бы только мужик рядом торчал. А какой он, ей все равно. Новоселов ко мне под юбку лез, а она ничего не видела. Дура!
– Сама дура! А Гену за что, ангел ты мой?.. За что мальчика хорошенького пристрелила? Пленочку не поделили? Мальчик красавец, любил тебя, ради тебя девкой переодевался. А ты его в головку пиф-паф!
Лицо Хлебниковой стало пунцовым, глаза загорелись ненавистью. Сдерживаться девушка больше не могла:
– Сволочь он, Гена. Договорился со своим папочкой без меня с Толика Логинова бабки снять. Я по телефону их разговор слышала. Подох, туда ему и дорога.
Волков внимательно посмотрел на Машу. Злость внешность Сенаторши не портила. Наоборот, в бешенстве она хорошела. Редкое качество, отметил про себя майор.
– А подругу тебе не жалко? С Мариной вы за одной партой сидели.
– Она захотела без нас. Гена все сделал, а Строкова пленку зажала.
– Ну виновата, но все же школьная подруга. Пожалела бы? – подначивал Тимофей.
– С этой блядью мой парень спать начал. За что мне ее жалеть?
– Спал и убил? Хороший мальчик.
– Так ей и надо…
– Кто Геннадия надоумил барышней переодеваться? Уж не ты ли?
Маша внезапно успокоилась.
– Генка не дурак.
– Был, – добавил Волков. – Удобно устроились. К тебе он в обличье девушки приходил, чтобы штатнику не доложили о похождениях его русской скромницы. К Строковой – чтобы Логинова не злить.
– Этому я его не учила. Сам, гад, придумал.-. – устало возразила Сенаторша.
– Выходит, адвокат Вольнович давно договорился с сыночком шантажировать депутата?
– Конечно. У него профессия такая, законы знает. Ведь они с Логиновым друзья, земляки. Получить бабки с друга проще… Я, дура, сперва не поняла. Верила парню… А это все его папочка с самого начала придумал…
– А тебе хотелось самой?
– Я этого гада Генку любила. Мне американец по барабану. Старый прижимистый козел. Шубку привез за двести баксов… Думаешь, они другие? Такой же слюнявый, как и наши. И пиписька с наперсток. Я с Генкой удрать собиралась, а он продал…
– Не повезло.
– Все мужики гады…
– Ты грозилась, что Микоэл свое получит. Блефовала?
– Генка и у меня камеру поставил. У адвоката кассета есть. Он штатника достанет…
– Ну молодцы, широко поработали, – восхитился Тимофей.
– Что толку…
– Маша, давай я включу магнитофон, и ты все по порядку расскажешь. А я напишу рапорт, что ты помогла следствию. На суде это зачтется.
– Черт с тобой, пиши, – безразлично согласилась Хлебникова, и майор нажал на кнопку «плэй»…
В воскресенье вечером эксперты сняли отпечатки с колес джипа и подтвердили предположение Глеба Михеева. Внедорожник Пенькова в Переделкино отметился. Генерального директора компании «Забота» взяли в восемь утра. На обыск со следственной группой Ерожин не поехал, но уже знал, что ни резиновых сапог с характерной подошвой, ни надувной лодки с помпой у Федора Александровича не нашли. Подполковник прикрыл глаза и откинулся в кресле. В приемной сидело девять бизнесменов, девять обманутых обманщиков. Их, поставив страшный диагноз, обманул покойный доктор Крапивников. Они надули страховую компанию, предоставив справки, что абсолютно здоровы. Петр наметил начать день опросом пострадавших, но задержание Пенькова планы нарушало. Ерожин сидел и размышлял, как поступить: провести допрос генерального директора или сперва заняться «смертниками»?
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться? – Петр открыл глаза и увидел симпатичную девушку.
– Я вас узнал. Вы Зина Панкова из дежурной части. Обращайтесь.
– Так точно, лейтенант Панкова, но временно работаю у паспортистов. Вы запрашивали сведения о гражданине Костролитине Иннокентии Игнатовиче.
– Да, меня интересовал этот гражданин, – улыбнулся подполковник.
– В паспортном отделе сведений о нем нет. Но мы нашли данные о его родителях.
– Что значит о родителях? – не понял Ерожин.
– Сам Иннокентий Костролитин паспорта пока не имеет. Ему неделю назад исполнилось двенадцать лет. Вот здесь все данные. – И Панкова протянула прозрачную папку с распечаткой.
– Вы, Зиночка, как появитесь, так обязательно с сюрпризом, – усмехнулся Ерожин. – Может, это судьба?