В то же время она писала другой подруге:
***, возможно, рассказывала тебе о том, что летом я провела месяц в Лондоне. Когда приедешь, можешь задать любые вопросы по этому поводу, и я постараюсь ответить, насколько позволяют мои слабые способности. Пожалуйста, не настаивай на вопросах о Хрустальном дворце. Я была в нем пять раз и, разумеется, видела много интересного, и «coup d’oeil»331 на него действительно поражает; однако я никогда не разделяла всеобщих восторгов на его счет, и каждое новое посещение предпринималось скорее под принуждением, чем добровольно. Там царит ужасная суматоха, и, в конце концов, его чудеса предназначены исключительно для глаз и мало что дают голове и сердцу. Последнее неверно только для тех, кто обладает большими научными познаниями. Однажды я была там вместе с сэром Дэвидом Брюстером и поняла, что он смотрит на вещи совсем иначе, чем я.
В конце июня по пути домой из Лондона мисс Бронте посетила Манчестер и погостила пару дней в нашем доме. Погода была такой жаркой, а она столь уставшей от лондонских экскурсий, что мы почти все время проводили дома, с открытыми окнами, за разговорами. Единственное дело, которым она озаботилась в это время, была покупка подарка для Тэбби. Мисс Бронте хотела купить шаль или, точнее, большой платок, чтобы Тэбби могла его носить, покрыв шею и плечи на старомодный деревенский манер. Мисс Бронте предприняла большие усилия в поисках именно такого платка, который, по ее мнению, понравился бы старушке. После возвращения в Хауорт она написала следующее письмо той даме, у которой гостила в Лондоне:
Хауорт, 1 июня 1851 года
Моя дорогая миссис Смит,
я снова дома, где нашла своего отца, слава Богу, в полном здравии. В Манчестере было довольно жарко и пыльно, но в остальном поездка получилась весьма приятной. Два дородных джентльмена, занимавшие часть экипажа, когда я в него села, вышли в Регби, и две другие дамы и я получили его в свое распоряжение до конца пути. Визит к миссис Гаскелл был радостным перерывом в путешествии. Хауортский пасторат представляет собой разительный контраст со всем, что я видела, но даже он не выглядит слишком мрачным при столь превосходной летней погоде. Здесь совсем тихо, но если открыть окна, то слышно пение птиц в кустах боярышника в саду. Отец и служанки считают, что я выгляжу лучше, чем до поездки, и сама я определенно чувствую себя лучше. Вы, в точности как Ваш сын, не считаете, что мне следует выражать благодарность за все добро, которое я увидела от Вас во время этой поездки. Однако нельзя не удержаться и, подобно капитану Катлю, не сделать об этом отметку332. Папа просит поблагодарить Вас от его имени и выразить Вам его уважение, что я и делаю.
С наилучшими пожеланиями всем Вашим близким, искренне Ваша,
Ш. Бронте.
8 июля 1851 года
Мой дорогой сэр,
последняя лекция Теккерея была, надо думать, лучшей из прочитанных им. То, что он говорит о Стерне333, представляется мне совершенно верным. Его замечания о литераторах, их общественных обязательствах и личном долге также верны и исполнены умственной и моральной силы. <…> Собрание, посвященное международному авторскому праву, похоже, было бесплодным, судя по сообщению в «Литерари газетт». Я не могу понять, что именно сэр Э. Бульвер и другие сделали; и мне неясно, что вообще они могли бы сделать. Тезис о вреде, который наносит американской национальной литературе нынешняя пиратская система, выглядит весьма веским, но я боюсь, что издатели – честные люди – еще морально не готовы придать этим аргументам должное значение. Я склонна думать, что убытки, которые несут они сами в результате жесткой конкуренции с пиратами, волнуют их больше, однако могу предположить, что сегодняшнее положение вещей, плохое оно или хорошее, довольно трудно изменить. Что касается «френологического характера»334, то я лучше промолчу. По Вашему собственному признанию, Вам удалось найти наилучшую точку, с которой можно на это взглянуть, и я не стану говорить: «Смотрите выше!» По-видимому, Вы понимаете этот вопрос так, как хотели бы, чтобы все мы его рассматривали по отношению к себе. Если бы я имела право хотя бы шепотом дать совет, то сказала бы следующее: какой бы ни была Ваша личность в настоящее время, старайтесь изо всех сил, чтобы она не стала хуже. Опасайтесь деградации и падения. Будьте полны решимости улучшить нынешнее положение, старайтесь выйти за пределы достигнутого. Все люди с уважением относятся к определенным, принятым в обществе качествам и хотят, чтобы их соседи ими обладали. Однако немногих интересуют интеллектуальные способности ближнего, и немногие думают о том, как бы их расширить, если только эти способности поддаются улучшению и имеют пространство для роста. Мне кажется, даже если тяжелые жизненные условия и неумолимая судьба не оставляют человеку такого пространства и возможности для улучшения своих способностей, то ему будет полезно знать и крепко помнить, что такие способности у него есть. Если другие люди поражают Вас знаниями, приобрести которые у Вас не было возможности или Вы не приобрели их, потому что не знали, как их применить, – вспомните о своих способностях, и пусть эта мысль принесет Вам не чувство гордости, а поддержку. Если бы новые книги вдруг перестали писать, то некоторые из «знающих людей» оказались бы пустыми страницами: они только производят впечатление, они не родились с мыслями в голове или с чувством в сердце. Если бы я никогда не видела отпечатанной книги, Природа развернула бы передо мной свои разнообразные картины как непрерывный рассказ, который без всякого другого учителя дал бы мне знания не изощренные, но подлинные.
Перед тем как я получила Ваше последнее письмо, я решила сказать Вам, что не буду ожидать писем в течение трех ближайших месяцев (с намерением впоследствии расширить этот период отказа от писем до шести месяцев, поскольку меня стала беспокоить собственная зависимость от такого потворства своим желаниям; Вы, без сомнения, не понимаете почему, ведь Вы не живете такой жизнью, как я). И теперь я не жду писем. Однако, поскольку Вы говорите, что хотели бы писать мне время от времени, я не могу сказать «не пишите никогда», не исказив своих действительных желаний той фальшью, которой они стремятся избежать, и тем самым применив к ним насилие, которому они совершенно отказываются подчиняться. Могу только заметить, что когда Вам захочется написать, будь это письмо серьезное или сочиненное ради маленького развлечения, то Ваши послания, если они дойдут до меня, будут приняты благожелательно. Передайте ***, что я буду выращивать свое хорошее настроение так же, как она выращивает герань.
Вскоре после того, как мисс Бронте вернулась домой, к ней приехала погостить подруга. В это время написано письмо, отрывок из которого приводится ниже. Выраженное в нем сильное и верное понимание дружбы ясно объясняет происхождение верности и любви по отношению к мисс Бронте со стороны всех, кто когда-либо становился ее другом.
Мистеру У. С. Уильямсу, эсквайру
21 июля 1851 года
…Мне все время не дает покоя: неужели Корнхилл так же изменится в моих глазах, как изменился в Ваших Оксфорд? Сейчас у меня с этим местом связано множество приятных ассоциаций, неужели они когда-нибудь станут совсем другими?