Надо привести еще одно высказывание из написанного в это время письма: в нем очень ясно выразились чувства Шарлотты.
Меня позабавили ее слова о том, что ей хотелось бы такого мужа, который бы обладал сильной волей и после женитьбы жил в согласии с этой волей, даже если он окажется тираном. Скажи ей, если у нее снова появятся подобные мысли: важно, чтобы сильная воля дополнялась еще и сильным разумом, добрым сердцем и верно понятым чувством справедливости. Ибо мужчина со слабым разумом и сильной волей – это всего лишь упрямое животное: им нельзя управлять и его нельзя изменить. А если у него при этом характер тирана, то это настоящее проклятие.
Тем временем «Учитель» был отвергнут уже многими издателями, причем некоторые из них, как я понимаю, выразили свой отказ неизвестному автору в не самых вежливых выражениях и даже не удосужились объяснить его причины. Вежливость никогда не мешает; однако трудно ожидать, что в деловой суете большого издательства кто-то найдет время объяснить, почему не годится то или иное произведение. И если немотивированным отказам не приходится удивляться, то противоположный случай может подействовать на разочарованного и отчаявшегося автора как благодатная роса. Поэтому мне весьма понятны чувства, о которых рассказывает Каррер Белл: он испытал их при чтении письма из издательства Смита и Элдера, содержавшего отказ напечатать «Учителя».
Совсем отчаявшись, мы рискнули обратиться еще в одно издательство. И вскоре (гораздо раньше, чем мы привыкли) пришло письмо. Автор открыл его, уже приготовившись прочесть несколько лишающих его надежды строчек, в которых говорится о том, что Смит и Элдер не намерены публиковать данную рукопись. Однако вместо этого в конверте оказалось письмо аж на двух страницах. Автор прочел их не без волнения. Письмо действительно содержало отказ напечатать повесть по причинам коммерческого характера, однако в нем обсуждались достоинства и недостатки присланного материала, и делалось это столь вежливо и деликатно, в столь разумном тоне, с проницательностью столь тонкой, что сам отказ обрадовал автора больше, чем могло бы обрадовать известие о том, что рукопись принята, выраженное обычным образом. В письме говорилось также, что со всем вниманием прочтут обещанную рукопись романа в трех томах.
Мистер Смит205 рассказал мне о некоторых обстоятельствах, связанных с данной рукописью, и они кажутся мне не вполне обычными. Манускрипт прибыл по адресу: Корнхилл206, дом 65, в посылке, обернутой коричневой бумагой, и в сопровождении записки, которая цитируется ниже. Помимо адреса фирмы «Смит и К.», на бумаге читались и адреса других издателей, где уже побывала рукопись: они не были стерты полностью, а только зачеркнуты, так что издатели сразу увидели фамилии своих коллег, у которых рукопись не имела успеха.
Господам Смиту и Элдеру
15 июля 1847 года
Джентльмены,
предлагаю вашему вниманию приложенную рукопись. Буду рад узнать, подошла ли она вам и намерены ли вы опубликовать ее – чем быстрее, тем лучше. Адресуйте ответ мистеру Карреру Беллу, в конверте с адресом мисс Бронте: Хауорт, Бредфорд, Йоркшир.
Прежде чем был получен ответ, прошло некоторое время.
Здесь можно упомянуть об одном мелком происшествии: хотя оно и относится к более раннему времени, но хорошо показывает и житейскую неопытность мисс Бронте, и ее уважение к мнению других людей. Она написала издателю о том, что послала ему рукопись; ответа долго не было, и Шарлотта спросила у брата: в чем могла быть причина столь продолжительного молчания? Тот моментально определил, что она не вложила в конверт марку для ответа. Мисс Бронте снова написала по этому адресу, исправила свою ошибку и извинилась за нее.
Господам Смиту и Элдеру
2 августа 1847 года
Джентльмены,
около трех недель назад я послал на ваше рассмотрение рукопись, озаглавленную «Учитель», сочинение Каррера Белла. Я был бы очень рад узнать, попала ли она в ваши руки, а также услышать, по возможности скорее, готовы ли вы ее опубликовать.
Остаюсь ваш, джентльмены, покорный слуга,
Каррер Белл.
Прилагаю бумагу с адресом и маркой для ответа.
На этот раз был получен скорый ответ. Четыре дня спустя Шарлотта писала (отвечая на письмо, которое она потом, в предисловии ко второму изданию «Грозового перевала», охарактеризовала как содержащее отказ столь тонкий, обоснованный и вежливый, что он вызывал больше радости, чем иные согласия):
Ваше замечание о недостатке вызывающих читательский интерес перемен в повествовании, как мне кажется, не лишено оснований. Но в то же время, на мой взгляд, публикация этого романа не стала бы серьезным риском, если бы за этим вскоре последовало другое произведение того же автора, более необычное и захватывающее. Первый послужил бы чем-то вроде представления: он познакомил бы публику с автором, и тогда успех второго оказался бы более вероятным. У меня есть роман в трех томах; он находится в работе и почти завершен. Я старался сделать его более живым и интересным, чем роман «Учитель». Примерно через месяц я надеюсь закончить рукопись, поэтому если для «Учителя» найдется издатель, то второй роман выйдет вслед за ним довольно скоро, как и советуют писателям; и следовательно, интерес публики (если возникнет какой-либо интерес) не успеет остыть. Не будете ли вы так любезны сообщить, что вы думаете о таком плане?
Пока три сестры пребывали в состоянии ожидания, их подруга наконец выполнила свое обещание и приехала в Хауорт. Она прожила там начало августа, выдавшегося очень жарким в тот год. Бо́льшую часть дня барышни проводили на вересковых пустошах, принимая солнечные ванны. Урожай собрали необыкновенно обильный, и некоторое время спустя Шарлотта высказала искреннее желание, чтобы по этому поводу в церквах были отслужены благодарственные молебны. Август был самым лучшим месяцем в окрестностях Хауорта. Даже туман, клубившийся в долине между деревней и Китли, окрасился в сияющие цвета лежащих выше вересковых пустошей – насыщенный пурпурный оттенок цветущего вереска жаркими летними вечерами прекрасно гармонировал с темно-желтым светом, струившимся повсюду сквозь тусклую атмосферу низин. А наверху, в пустошах, высоко вознесенных над жилищами людей, окрашенные в аметистовые тона очертания холмов плавно сливались с небом. И свежий аромат вереска, и «жужжание бесчисленных пчел» создавали особую, терпкую атмосферу тех дней, когда они приветствовали любимую подругу в своем подлинном доме – на диких, открытых всем ветрам предгорьях.
А кроме того, там можно избежать встреч с Призраком, жившим в доме.
В течение всего этого времени, проходившего в доверительных беседах, подруга не услышала ни слова о трех отправленных в Лондон романах, два из которых были приняты к публикации и находились в печати, а третий ожидал приговора издателя. Не слышала она и о том сочинении, которое было «почти готово», а рукопись хранилась в сером пасторском доме внизу, под холмами. У нее возникало подозрение, что сестры что-то пишут с намерением опубликовать, однако было ясно, что они наложили запрет на разговоры об этом. Никто не удивлялся скрытности сестер, памятуя о том, сколько раз рушились их планы, казалось бы уже почти воплотившиеся в жизнь.