Повернувшись к лестнице, которая вела из подвала на кухню, Бертиль позвал:
– Юхан!
Не дождавшись ответа, он обернулся к Эрику:
– Может, сбегаешь за Юханом, чтобы он выбрал по своему вкусу глаза!
– Дай мне сперва закончить, – буркнул себе под нос Эрик.
– Марш наверх! – приказал Бертиль. – Пока твоя матушка не уморила его вконец своими разговорами.
Эрик со вздохом отложил штангенциркуль, повернулся и бегом помчался вверх по лестнице.
Поднявшись в кухню, он не застал там ни мамы, ни Юхана, только пустые чашки из-под кофе стояли на столе. В пепельнице еще дымилась тонкая мамина сигарета, и Эрик удивился, куда это они делись. Он вышел из кухни в длинную, узкую переднюю. Дверь гостиной была приоткрыта, мальчик направился к ней. Из комнаты доносились приглушенные голоса. Он толкнул дверь, и она бесшумно отворилась. В самом дальнем конце анфилады, в последней комнате, он увидел маму и Юхана. Лена плашмя лежала животом на столе, схватившись за края обеими руками. Платье на ней задралось, открывая белые полные ягодицы. Голубые хлопчатобумажные трусики были спущены и болтались на одной ноге, зацепившись за лодыжку. Сзади к ней прижимался Юхан. Он был красный как свекла.
– Шлюха, – простонал он негромко. – Ах ты, чертова шлюха.
– Да, – отзывалась Лена, – да…
Эрик вернулся в подвал. Отец стоял возле туши, измеряя штангенциркулем область глаз. Он обернулся и увидел, что Эрик один.
– А где же Юхан?
– Я его не нашел.
– Что за чепуха! – рассердился Бертиль. Протиснувшись боком мимо Эрика, он остановился у подножия лестницы: – Черт возьми, Юхан! Ты нам тут нужен.
После небольшой паузы из кухни донеслись шаги Юхана. В следующую секунду он показался наверху лестницы.
– Понадобилось сбегать в одно место, вот и задержался, – сказал он, тяжело переводя дыхание. Лицо у него все еще было красное. Спустившись в подвал, он улыбнулся Бертилю.
– Ладно хоть не застрял там вообще, – сухо заметил Бертиль.
– За меня можешь не беспокоиться, – ответил Юхан и похлопал его по плечу.
Тут его взгляд упал на мокнущую в ванне шкуру с лосиной морды, она лежала там скомканная, как старый халат.
– Фу, черт! Ну и противное же это зрелище!
– Займись-ка лучше глазами. Какое выражение придать твоему трофею? – Бертиль протянул Юхану коробочку со стеклянными глазами.
Юхан мельком взглянул:
– Что я в этом понимаю? Ты уж сам выбери, что лучше.
– Я бы предложил вот эти, – сказал Бертиль, показывая на одну пару.
– Да-да, – согласился Юхан. – Надеюсь, что когда чучело будет готово, вид у него станет приятнее, чем сейчас, – добавил он, кивая на освежеванную голову.
– Тебе будет чем похвастаться, – сказал Бертиль. – Увидишь, наша работа того стоит.
Эрик остановился в отдалении и молча наблюдал со стороны, как беседуют Юхан и отец. Наверху, в кухне, послышались знакомые шаги матери. Эрик плохо понимал, что произошло несколько минут назад на его глазах, но чувствовал, что отныне все изменится и жизнь уже не будет прежней. Рано или поздно все рухнет. Подвал перестал быть надежным укрытием, и Эрику больше всего хотелось куда-нибудь убежать. Но он не знал куда.
Кристиансхавн, 2013 год
Дверь «Морской выдры» распахнулась, и Томас вошел в помещение. На улице было необыкновенно холодно, и Томас растирал себе руки и плечи, чтобы согреться. Йонсон поднял глаза от утренней газеты, которую как раз читал, сидя за стойкой бара.
– Рановато даже для тебя. Я открываюсь только через час. – Он протянул руку за чашкой и сделал глоток кофе. Затем отставил чашку и взял дымившуюся в пепельнице сигарету «Сесиль» без фильтра. – Кстати, ты по-прежнему должен за вчерашнее.
Томас подошел к стойке и сел на высокий стул напротив Йонсона.
– Я пришел не пить, – сказал он, вынув из кармана бумажку в пятьдесят крон. Обыскав все закоулки на «Бьянке», он увеличил свой капитал до шестисот пятидесяти крон. – На этом мы, кажется, будем в расчете.
Йонсон взял пятьдесят крон и засунул в карман своей клетчатой рубашки:
– И все равно мы открываемся только через час.
Томас пожал плечами:
– Так что там было насчет дочки твоей уборщицы?
Йонсон перевел на него взгляд:
– С чего это ты вдруг заинтересовался?
– Ты же как будто сам хотел, чтобы я помог?
Йонсон аккуратно отрезал над пепельницей кончик сигареты.
– Да, это так.
– Так о чем там речь?
– Как я уже говорил, дочка Нади пропала, с тех пор прошло два года.
– Я помню, это ты уже рассказывал, но что ты хочешь от меня?
– Узнать, что известно об этом в полиции.
– Какой в этом толк? Если только ее не объявляли в розыск, то узнавать особенно нечего, разве что…
– Что – разве что?
– Разве что она умерла или значится как потерпевшая. На каких правах она тут находилась? Может быть, жила нелегально?
Йонсон помотал головой:
– Не думаю. Но я мало что знаю о ее обстоятельствах. Наверное, лучше бы ты поговорил с Надей.
– Ладно. Где можно ее найти?
– Полагаю, дома.
– А где ее дом?
– Да неподалеку отсюда, в нескольких кварталах.
Томас встал со стула:
– Ну так давай сходим.
Йонсона такой ответ, по-видимому, застал врасплох. Он вытаращил глаза:
– Я не могу уйти из бара. Мне скоро открывать.
– Ты открываешься через час. Мы успеем вернуться раньше.
– Но она же нас не ждет.
– Созвонись по пути.
Йонсон сложил газету и взял ключи. Затем допил свой кофе.
– Какой-то ты сегодня странный, Ворон. Болен ты, что ли, или просто трезвый?
Квартира Нади находилась в подвале старого многоэтажного дома на Бурмейстергаде. Сырость там стояла такая же, как на яхте у Томаса, а потолки были еще ниже. Зато в маленькой комнатке с белыми пластиковыми стульями вокруг обеденного стола царил идеальный порядок. Надя предложила гостям кофе и выставила на стол домашнее печенье. Хозяйка оказалась маленькой худенькой седой женщиной, под глазами у нее чернели большие мешки. Разлив по чашкам кофе, она тоже присела с краю, с недоумением посматривая на Томаса, словно не могла поверить, что этот истощенный мужчина с волосами до плеч и растрепанной бородой может быть полицейским.
– Так как зовут вашу дочь? – спросил Томас, ставя на крошечный стол чашку.