На галерее две пожилые женщины обменялись одобрительными взглядами.
– Понимаю. – Уилберфорс чуть отвернулся в сторону, поглядел на присяжных, а затем вновь обратился к Филомене: – Вы встречали когда-нибудь сестру Пруденс Бэрримор?
– Нет. – Жена обвиняемого была непритворно удивлена. – Конечно же, нет.
– И вы не представляете себе, каким именно образом опытная сестра работает с хирургом и ухаживает за больными?
– Нет. – Леди Стэнхоуп покачала головой, хмурясь от смущения. – Я не представляю этого. – Я… Я не думала ни о чем таком. Мое дело – дом и дети.
– Самая правильная позиция, – согласился обвинитель, чуть кивнув головой. – В ней и ваше призвание, и мастерство.
– Да.
– Но тогда вы не можете судить о том, являлись ли взаимоотношения вашего супруга с мисс Бэрримор личными или нет, не так ли?
– Ну… я… – Теперь женщина выглядела совсем несчастной. – Не знаю.
– Вы никак не можете этого знать, сударыня, – негромко проговорил Ловат-Смит. – Как и любая другая леди, оказавшаяся в подобном положении. Благодарю вас. Больше мне не о чем вас спросить.
Облегчение прикоснулось к лицу свидетельницы, и она поглядела вверх на сэра Герберта. Тот ответил ей слабой улыбкой.
Рэтбоун вновь поднялся со своего места:
– Леди Стэнхоуп, как указал мой ученый друг, вам неизвестны обычаи и порядки, принятые в госпитале. Но вы знаете своего мужа, с которым знакомы почти четверть века.
Филомена кивнула с явным облегчением:
– Да-да, конечно.
– И вы можете сказать, что он добрый, верный и преданный муж и отец… Человек, с головой ушедший в дела, лишенный светских дарований, отнюдь не дамский угодник. Не из тех, кто поощряет мечтательных молодых женщин, не так ли?
Леди грустно улыбнулась и с тревогой поглядела на скамью подсудимых:
– Вы совершенно правы, сэр.
Тень облегчения и едва ли не удовлетворения пробежала по лицу обвиняемого. Суд воспринял с одобрением подобное переплетение эмоций.
– Благодарю вас, леди Стэнхоуп, – проговорил Оливер с новой уверенностью. – Весьма вам благодарен. Теперь всё.
Последним свидетелем, выступившим в тот день, была Фейт Баркер, сестра Пруденс, на этот раз вызванная защитой. Когда Рэтбоун в первый раз говорил с ней, она была полностью убеждена в вине сэра Герберта. Ее позиция была твердой: тому, кто убил ее сестру, прощения не было. Но адвокат долго разговаривал с Фейт, и в конце концов она несколько смягчилась. Правда, лишь несколько… и сэр Герберт в ее глазах по-прежнему не заслуживал никакого снисхождения. В этом молодая дама оставалась непреклонной, и Оливер шел на риск ради того, что рассчитывал от нее получить.
Подняв голову, миссис Баркер заняла место свидетеля. На ее бледном лице было заметно глубокое горе. Гнев ей скрыть не удавалось: Фейт бросала в сторону подсудимого взгляды, полные неприкрытой ненависти. Присяжные почувствовали смущение, и один из них кашлянул, неодобрительно прикрыв рот рукой. Рэтбоун заметил этот жест с радостью. Итак, они верили сэру Герберту, а горе Фейт Баркер лишь смущало их. Ловат-Смит также заметил это. Он поиграл желваками и прикусил губу.
– Миссис Баркер. – Адвокат выговаривал слова четко и очень вежливо. – Я знаю, что сейчас вы находитесь здесь по меньшей мере против собственной воли. Однако я вынужден просить вас заставить себя отнестись к делу со всей прямотой ума и с той честностью, которой вы, вне сомнения, наделены не меньше, чем ваша сестра, и ограничиться лишь ответами на мои вопросы. Не надо предлагать нам ваше собственное мнение или эмоции. В подобное время они могут выражать лишь вашу глубокую боль. Мы все симпатизируем вам, но также симпатизируем и леди Стэнхоуп вместе с ее семьей… И вообще всем, кого затронула эта трагедия.
– Я поняла вас, мистер Рэтбоун, – резко ответила свидетельница. – И обещаю вам воздержаться от злых слов.
– Благодарю вас. Я не сомневался в этом. А теперь прошу вас вернуться к вопросу отношения вашей сестры к сэру Герберту, и к тому, что вы знаете о ее характере. Все, что мы слышали о ней от самых разных свидетелей, обращавшихся к воспоминаниям о различных обстоятельствах, в которых они ее знали, изображает нам женщину, полную сочувствия к чужим бедам и обладающую цельным характером. Мы не слышали ни о какой жестокости или эгоизме с ее стороны. Похоже это на ту сестру, которую вы знали?
– Безусловно, – ответила Фейт без колебаний.
– Она была превосходной женщиной? – добавил защитник.
– Да.
– Без малейшего изъяна? – Он приподнял брови.
– Нет, конечно же, нет. – Свидетельница отклонила это преположение с легкой улыбкой. – Среди людей нет безупречных.
– Можете ли вы, не нарушая родственной верности, в которой я не сомневаюсь, рассказать нам о ее недостатках?
Ловат-Смит поднялся на ноги:
– Простите, ваша честь! Подобные вопросы едва ли относятся к делу и не могут внести в него какую-то ясность. Пусть бедная женщина покоится с миром, учитывая ее мученическую кончину.
Харди поглядел на Оливера.
– Неужели ваши вопросы и впредь будут столь же бессмысленны и безвкусны, мистер Рэтбоун? – спросил он с явным неодобрением на худощавом лице.
– Нет, милорд, – заверил его защитник. – Задавая миссис Баркер подобный вопрос, я имею весьма конкретную цель. Обвинение против сэра Герберта покоится на определенных допущениях о характере мисс Бэрримор, и я должен иметь возможность исследовать их, чтобы выполнить свои обязанности перед клиентом.
– Тогда к делу, мистер Рэтбоун, – настоятельно проговорил судья, и выражение его лица сделалось чуть менее строгим.
Адвокат повернулся к свидетельнице:
– Миссис Баркер?
Та глубоко вздохнула:
– Временами сестра была чуточку бесцеремонной. Она не умела терпеть дураков, а поскольку была чрезвычайно умна, для нее чересчур многие попадали в эту категорию. Нужны ли еще недостатки?
– А были они?
– Пруденс была очень отважной, как физически, так и морально. Она не любила иметь дело с трусами… и могла проявлять поспешность в своих суждениях.
– Была ли она честолюбива? – спросил Рэтбоун.
– По-моему, это не недостаток. – Фейт поглядела на него с нескрываемым неодобрением.
– С моей точки зрения, тоже, сударыня. Это был просто вопрос. А не замечали ли вы в ней безжалостности в стремлении к своей цели, невзирая на цену и последствия для других?
– Если вы имеете в виду жестокость или обман, то подобного не было никогда. Пруденс никогда не стремилась удовлетворить свои желания за чей-либо счет.
– Случалось ли вам узнавать, что она вынуждала или уговаривала кого-нибудь предпринять жест или поступок, не отвечающий его интересам?