Калландра схватила ее за руку и стиснула ее.
– Понимаю, – проговорила она немедленно.
– Но я к ней не ходила! – Миссис Стэнхоуп широко открыла глаза. – Она не стала бы ссылаться на меня. Она сама дала мне… – Леди умолкла, не в силах подобрать слова.
– Но эта женщина знала, как отыскать такого врача? – настаивала Калландра, в полной мере ощущая горькую иронию судьбы.
– Да, – ее собеседница снова всхлипнула. – Господь простит меня, я могла бы помочь Виктории… ну почему она не доверилась мне? Почему? Я так любила ее! Я не хотела губить ее, но я не смогла… – Слезы опять наполнили ее глаза, и она в отчаянии поглядела на Калландру, пытаясь найти какой-то ответ, способный когда-нибудь избавить ее от непереносимой боли.
Леди Дэвьет проговорила единственное, что пришло ей в голову:
– Быть может, она чувствовала себя опозоренной, потому что это был Артур? Вы не знаете, что он мог наговорить ей. Она могла решить, что должна защищать его от других, даже от вас, и, быть может, от вас в первую очередь. Но в одном я не сомневаюсь: ваша дочь не хотела, чтобы вы носили на себе бремя вины. Она когда-нибудь укоряла вас?
– Нет.
– Тогда не сомневайтесь: она не считает вас виноватой.
Лицо Филомены было полно отвращения к себе.
– Так это или нет, а виновата я. Как мать, я должна была это предотвратить, ну а если такое все же случилось, должна была помочь ей.
– А к кому бы вы обратились? – проговорила Калландра небрежно, хотя дыхание застыло у нее в горле, пока она ожидала ответа.
– К Беренике Росс-Гилберт, – ответила леди Стэнхоуп. – Она знает, как производить безопасные аборты. Знает хирурга, который это делает.
– Береника Росс-Гилберт… Понятно. – Ее гостья попыталась спрятать свое удивление и почти преуспела в этом: голос ее дрогнул лишь на последнем слове.
– Но какая теперь разница? – медленно произнесла Филомена. – Все, что сделано, сделано. Будущее Виктории погублено… Уж лучше бы этот ребенок родился!
– Быть может, – миссис Дэвьет не могла отрицать этого. – Но вы должны услать Артура из дома – в университет, военный колледж… куда-нибудь подальше. Пусть ваши остальные дочери будут в безопасности. И лучше проверить, всё ли с ними в порядке. Если это не так, я отыщу вам хирурга, который сделает операцию бесплатно и немедленно.
Миссис Стэнхоуп поглядела на нее, но сказать ей было нечего. Она молчала, несчастная и ослабевшая от боли и возбуждения.
В дверь постучали, и в щелке показалась голова встревоженной служанки с округлившимися глазами.
– Несите тисану, – приказала ей Калландра. – Поставьте ее сюда и ненадолго оставьте леди Стэнхоуп в покое. И никаких визитеров!
– Да, сударыня. Понятно, сударыня. – Служанка повиновалась и вышла.
Миссис Дэвьет провела с Филоменой еще полчаса, и только убедившись, что та пришла в себя и начинает осознавать представшие перед ней ужасные перспективы, извинилась и вышла в теплый летний сумрак к ожидающей ее коляске. Она дала кучеру подробные инструкции, распорядившись, чтобы тот доставил ее на Фицрой-стрит, в обиталище Монка.
Пытаясь отыскать звено, связывающее сэра Герберта и его пациенток, Эстер немедленно приступила к расследованию. Справиться с этим ей было гораздо легче, чем Уильяму выполнить его дело. Из записей Пруденс девушка знала, какие сестры помогали Стэнхоупу на операциях, и хотя иные из них пришли в госпиталь едва ли не в то же время, что и мисс Бэрримор, большинство из них все еще работали в нем и встретиться с ними было нетрудно.
Одна из этих сестер сворачивала бинты, другая подметала пол, третья готовила мази, а четвертую мисс Лэттерли обнаружила идущей по коридору с двумя тяжелыми ведрами.
– Дай-ка помогу, – предложила ей Эстер, хотя подобное в больнице было не принято.
– Чего это ты? – с подозрением отозвалась женщина: за такую работу сестры брались без особой охоты.
– Потому что лучше я помогу тебе вынести ведро, чем буду подтирать за тобой пролитое, – ответила Эстер с достаточным правдоподобием, хотя на самом деле это пришлось бы делать не ей.
Ее коллега не стала спорить и, решив облегчить себе неприятную работу, немедленно подала мисс Лэттерли самое тяжелое из двух ведер.
Эстер уже выработала план действий. Конечно, он не сделает ее популярной в Королевском госпитале, и вполне возможно, что она лишится работы, поскольку сестры, переговорив друг с другом, поймут, чем она была здесь занята. Но об этом она будет думать уже после осуждения сэра Герберта. А пока гнев затмевал все практические соображения.
– Как ты думаешь, он вправду это сделал? – спросила девушка небрежно.
– Что? – не поняла ее спутница.
– Как ты думаешь, это сделал он? – повторила Лэттерли, шагая рядом с ней по коридору.
– Кто и что? – раздраженно бросила женщина. – Или ты опять об то, что казначей приударяет за Мэри Хиггинс? Кто знает? Кому до ентова дело? Она сама напрашивалась на это, глупая корова!
– Я про сэра Герберта, – пояснила Эстер. – Как ты думаешь, это он убил Бэрримор? Газеты говорят, что суд скоро закончится, а потом он, должно быть, вернется назад… Интересно, он изменится?
– Ну, уж он-то вряд ли изменится! Во наглый тип! Так и останется: подай да принеси… Встань здесь, перейди туда, да вылей то, да скатай бинты и подай мне нож!
– Ты ведь работала с ним, да?
– Хто, я? Да ты шо! Я просто ведры выношу и полы надраиваю, – ответила сестра с негодованием.
– Нет, ты с ним работала! Помогала ему при операции! Говорят, что ты хорошо справилась с делом… В июле в прошлом году, это когда у женщины была опухоль в желудке.
– А… Ага! А потом и в октябре, но после ентова не приходилось. Не сгодилась я ему! – И сестра с ядовитым видом сплюнула.
– А кто же ему тогда годится? – спросила Эстер, придавая своему голосу соответствующую интонацию. – Что-то я не понимаю, ты чего-то путаешь!
– Дора Парсонс, – недовольным тоном сказала ее собеседница. – Она ж ему прислуживала кажный другой раз: она, и только… А ты права – там не было ничего трудного. Просто стоять рядом с ним и подавать ему ножи и полотенца… Каждая дура бы это сделала! Не знаю, почему он выбрал Дору. Она ж ничего не петрит. Уж никак не больше меня!
– И не симпатичнее тебя к тому же, – добавила Лэттерли с улыбкой.
Шедшая рядом с ней женщина поглядела на нее и вдруг разразилась громким хохотом:
– Ну, во ты дала! Никогда не знаешь, шо ты еще скажешь… Только перед кисломордой нашей молчи, а то она тебе разврат приклеит. Только видит Господь, ежели ему Дора Парсонс понравилась, значит, и свинью к нему нельзя подпустить спокойно! – Она расхохоталась еще громче и смеялась, пока наконец по ее круглым щекам не побежали слезы.