– Я не спорю, она и не собиралась идти за него, – согласилась Лэттерли. – Она просто хотела, чтобы он помог ей поступить на медицинский факультет.
Жуткое понимание медленно наполнило глаза ее собеседницы. Свет и прикосновение красоты покинули его, и на нем появилось мучительное разочарование, сменившееся ненавистью – жгучей, непреклонной, разрушительной…
– Он попользовался мною! – Теперь она все поняла.
Эстер кивнула.
– Как и Пруденс, – добавила она. – Ею он тоже воспользовался.
Дора нахмурилась.
– И ты говоришь, шо он уйдет оттуда как ни в чем не бывало? – низким голосом проскрежетала она.
– Похоже на то… пока.
– Ежели это случится, я убью его своими руками!
Заглянув в глаза Доре Парсонс, Эстер поверила ей. Удар, нанесенный этой женщине, не допускал прощения. Погиб ее идеал, единственная ценность, что придавала ее жизни достоинство и веру. Стэнхоуп насмеялся над лучшим в ней… над этой уродливой и простой женщиной, грубой и нелюбимой. Само ее существование оправдывало только одно дело, а теперь исчезло и оно. Лишить Дору ее иллюзий значило совершить грех, ничуть не меньший, чем убийство.
– Ты можешь сделать кое-что получше, – произнесла Лэттерли и, не думая, прикоснулась ладонью к огромной руке медсестры. С трепетом осознав силу ее могучих мышц, она проглотила свой страх. – Ты можешь добиться, чтобы его повесили! – проговорила девушка. – Это куда более роскошная месть – и к тому же он будет знать, что это ты была причиной его гибели. Если ты просто убьешь его, он станет мучеником. Все решат, что он невиновен, а преступница – ты. И тебя могут повесить! А если сделаешь, как я говорю, ты будешь героиней, а он погибнет!
– Как же так? – простодушно посмотрела на нее мисс Парсонс.
– Расскажи мне все, что ты знаешь.
– Они не поверят мне! Что я против него?! – Ярость снова исказила ее лицо. – Вот размечталась! Не, мой путь надежнее. Он вернее. А твой – нет!
– Не обязательно, – настаивала Эстер. – Ты должна знать кое-что важное!
– Чево я могу знать? Они не поверят мне. Я ж никто. – В последних словах Доры слышалась великая горечь, словно бы вся пропасть никчемности поглотила ее и весь свет, какой был в ее жизни, теперь угасал где-то вдалеке.
– А как насчет пациенток? – в отчаянии спросила мисс Лэттерли. – Как они узнавали, к кому можно обратиться? Подобные вещи людям так просто не рассказывают!
– Конечно, нет! Только я тоже их к нему не водила.
– А ты уверена? Подумай! Быть может, ты видела что-нибудь или слышала… Как долго он занимался подобными делами?
– Да многие ж годы! С тех пор как сделал эту штуку Росс-Гилберт. Она была первой. – На лице рослой сестры зажегся внезапный резкий интерес, и она, казалось, не заметила, как ее собеседница затаила дыхание. – Вот была смехота! Месяце, наверное, на пятом – поперек себя шире! Только шо из Индии приплыла, вот почему так далеко зашло. – Дора хохотнула баском, и ее лицо исказилось в пренебрежении. – Он же у нее был черномазый, маленький гад! Я сама видела: все как у настоящего младенца – ручки, ножки и все такое… – Слезы вдруг прихлынули к ее глазам, и лицо медички смягчилось от скорбного воспоминания. – Меня аж чуть не стошнило, как увидела, что происходит. Но он черный был, говорю тебе, черный! Нечего удивляться, шо она его не захотела! Муж выставил бы ее из дома… Да весь Лондон вопил бы в негодовании, а дома, за закрытыми дверями, все потешались бы до упаду!
Эстер удивленно захлопала глазами. Ей было жаль бесполезной жизни ребенка, нежеланной и пресеченной еще до начала.
Без всяких объяснений она понимала, что презрение Доры относилось не к тому, что ребенок был черным, а к тому, что Береника отделалась от него по этой причине. Этой сестре было жаль, что от человеческого существа на пороге жизни можно отделаться так легко. Только гневом она могла отгородиться от ужаса и жалости. Ведь у нее самой не было детей и, наверное, никогда не будет. Сколько любви мог бы принести этот ребенок матери – и вот он выброшен куском мяса, гнилой опухолью в груды мусора! На несколько мгновений медсестры разделили свое негодование столь же полно, как если бы их жизненные пути тесно переплетались.
– Но я не знаю, кто посылал к ему женщин, – гневно сказала мисс Парсонс, нарушив молчание. – Быть может, ежели ты сумеешь разыскать кого-нибудь из них, они тебе скажут. Но не рассчитывай на это. Скорее всего, они будут молчать!
Лицо ее вновь исказил гнев, и она продолжила еще более злобным тоном:
– А ежели поставить любую из них в суде, так они будут клясться, шо не делали ничего такого! Бедная-то врать не будет, а вот богачка… Бедная, она боится нарожать больше, чем сможет прокормить. А богатая страшится позора.
Эстер не стала напоминать ей, что несчетные беременности могут довести до физического истощения и богатую. Все женщины рожают одинаково, и никакие деньги на земле не могут отменить телесные нагрузки, боли, разрывы, кровотечения и риск заражения крови. В этом все женщины равны. Но говорить об этом было пока не время.
– Постарайся вспомнить, – посоветовала мисс Лэттерли. – А я еще раз прочту все записки Пруденс, на случай если там что-нибудь найдется.
– Ты ничего не узнаешь. – Безнадежность вновь вернулась в голос Доры и на ее лицо. – Его оправдают, и я убью его – так, как он сам убил. Пусть меня за это повесят, но я буду довольна, шо и он угодит в ад!
И с этими словами она двинулась мимо Эстер. Слезы, переполнив ее глаза, текли по уродливому лицу.
Монк был в восторге, когда мисс Лэттерли принесла ему эту новость. Решение было найдено. Теперь он точно знал, что делать дальше. Без колебаний детектив отправился к Беренике Росс-Гилберт и приказал лакею впустить его. Уильям не стал слушать никаких протестов, касающихся позднего времени визита: было действительно уже около полуночи, но дело являлось срочным, и сыщика нисколько не волновало, что леди Росс-Гилберт уже удалилась почивать. Ее следовало разбудить. Быть может, нечто в его манерах и жесткость в глазах помогли ему убедить лакея. Помедлив лишь мгновение, тот повиновался.
Монк ожидал Беренику в гостиной, элегантной и обставленной дорогой французской мебелью, блестевшей позолотой и парчой. Интересно, какую часть этого великолепия оплатили отчаявшиеся женщины? У сыщика не было времени приглядеться к обстановке внимательнее. Он стоял посреди комнаты и, глядя на двойные двери, дожидался появления хозяйки. Распахнув створки, она вошла, улыбаясь, одетая в великолепное платье – пышные юбки колыхались вокруг нее. Эта дама казалась средневековой королевой: не хватало лишь венца в ее длинных блестящих волосах.
– Какая исключительная неожиданность, мистер Монк! – проговорила она невозмутимо. Лицо ее выражало одно лишь любопытство. – Что стряслось на земле? Что привело вас ко мне в столь позднее время? Говорите же! – Леди с неприкрытым интересом оглядела неожиданного гостя с ног до головы, а затем глаза ее вновь остановились на его лице.