— Как вы думаете, почему этот джентльмен не стал сопровождать нас до ворот? — поинтересовалась Сардони, заставив Тото еще несколько минут постоять на аллее парка, с которой просматривался небольшой участок усеянной рытвинами подъездной дороги.
— Чем-то мы ему не понравились, — мягко улыбнулся в видовое зеркало капитан Грегори.
— Или, наоборот, решил, что мы вполне благовоспитанные граждане Итальянской республики, но время для знакомства пока еще не наступило.
— В таком случае нам следует смириться с мыслью, что определять время будет он, а не мы. Почему мы должны соглашаться с этим?
— В своих амбициях англосаксы неисправимы.
Постояв еще минуты две, Грегори приказал охраннику Кальваччо запереть массивные металлические ворота и никого не впускать. Кальваччо положил в рот порцию жевательного табака, лениво осмотрел пустынную дорогу и, переведя взгляд на вершину ближайшего холма, с презрительной ухмылкой процедил:
— Не волнуйтесь, благочестивый, сюда уже давно никто не заглядывает. Но если одна из колонн вояк Муссолини решит заночевать здесь, так разве мы в состоянии будем удержать их за воротами?
— Если вас что-либо и погубит, так это ваша чрезмерная склонность к размышлениям, лейтенант Кальваччо.
— Почему вы называете меня лейтенантом? — перестал жевать свою табачную жвачку охранник.
— А что, вас уже повысили в чине? Странно, об этом меня пока что не уведомили.
Грегори еще несколько мгновений постоял напротив итальянца, ожидая, что тот станет отрицать свою причастность к военно-разведывательной касте. Но Кальваччо лишь демонстративно пожал плечами и вновь запустил свои жевательные жернова.
— Напрасно вы пытаетесь превращать это в тайну. На благословенной Богом вилле «Орнезия» тайн и так хватает, — доверительно сообщил ему Тото-Грегори и, в последний раз бросив взгляд на дорогу, извивающуюся по узенькому проходу, между нависающими над ней скалами, направился к машине, которую княгиня оставила, так и не дождавшись его.
— Слушай ты, монах, не распускай язык. И не интересуйся тем, что тебя попросту не должно интересовать.
— Договорились, — смиренно согласился Джеймс Грегори.
«Знал бы он, что у меня чин капитана английской разведки, наверняка тоже поспешил бы сообщить мне эту сногсшибательную новость, — решил Тото. — Тайн на вилле действительно хватает. Но смысл главной из них никто постичь пока не способен: кем она задумана как некая “мечта разведчиков”; какой архангел хранит ее и сколь долго этот рай посреди войны сможет продержаться нетронутым?»
Обедала княгиня, как всегда, в безмятежном одиночестве. Ее небольшая столовая находилась на втором этаже, рядом с домашним кабинетом, и единственное, выложенное из камня в виде фигуры, очень напоминающей лиру, окно выходило на ту часть залива, которая узким фьордом врезалась в скалистый берег на северной окраине территории, составляя как бы еще одну естественную границу небольшого парка «Орнезии». И стол был придвинут прямо к окну, так что трапеза, которой Мария-Виктория не придавала никакого значения, — культ еды и обычные гурманские наслаждения для нее совершенно не существовали — проходила под созерцание бирюзовой глади «фьорда», застывшей в нем довольно большой яхты «Мавритания» и окаймляющих залив почти отвесных скал.
Стук в дверь заставил Марию-Викторию вздрогнуть. Когда она обедала, входить могла только служанка Валерия. Но ее стук звучал по-иному, и сразу же слышался мелодичный голосок римлянки: «Синьора княгиня, с вашего позволения Валерия Фоджиа».
— Что происходит? — недовольно спросила она, не оглядываясь на дверь, замирая с наполненной вареньем чайной ложечкой в руке.
— Это я, сержант Шеридан, — послышался резкий полубас, который всегда, независимо от ситуации и отношения сержанта к собеседнику, звучал вызывающе. Этот бывший морской пехотинец вообще вел себя так, словно каждым шагом и каждым словом отстаивал свое святое право пребывать на этой земле, в то время как тысячи его собратьев давно нашли свои могилы на морских пространствах от Пирл-Харбора до Норфолка.
— Чем вы собираетесь удивить меня, сержант? — со сдержанной сухостью поинтересовалась Сардони.
— У нас на крейсере гость. — Яхта имела довольно прочную металлическую обшивку и, если смотреть на нее издали, приобретала грозный вид, напоминая небольшой сторожевой корабль. Назвав ее крейсером, морской пехотинец вынашивал потайную мысль вооружить «Мавританию» торпедным аппаратом и двумя орудиями. Заодно сменив неприемлемое для боевого корабля название на более воинственное — «Мавр».
— У нас на «крейсере» не может быть гостей, господин Шеридан, — чай источал все ароматы сада, хотя две чайные ложечки клубничного варенья не придавали ему никакой сладости.
— Но он уже есть, синьора.
— Княгиня чуть приподнялась, словно пыталась увидеть этого незваного гостя стоящим на палубе яхты, хотя из окна открывалась лишь верхняя часть ее кормы.
— Кто он?
— Итальянец. Судя по всему.
— Охотно верю, что не японец. Но как он туда попал? Почему вы приняли его на борт, хотя я строго запретила принимать там кого бы то ни было?
Американец недовольно прокашлялся и вложил руки в карманы столь же застиранных, сколь и засаленных брюк, как делал всегда, когда требовал «уважительно выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты». В этот раз он тоже остался верен себе.
— Если вам угодно будет выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты, то я скажу: этого парня стоит выслушать. Просто так он не стал бы пробираться к «крейсеру» на полузатопленной лодчонке, зная, что через ворота его не впустят, а с «Мавритании» могут выбросить за борт. Значит, есть смысл рисковать.
— Раньше вы знали его?
— Никогда. Ни друзей, ни врагов в Италии у меня нет. — Шеридан всегда подчеркивал это с гордостью, словно тем самым открещивался от связей с сицилийской мафией.
— Как его зовут?
Морской Пехотинец — княгиня решила так и называть его впредь — наморщил лоб, однако припомнить так и не сумел.
— Как-то он, несомненно, назвал себя. Однако уверен, что настоящее имя всплывет только в разговоре с вами. Если, конечно, всплывет. Он желает сообщить вам нечто очень важное.
— Он — тот, кто преследовал нас на шоссе?
— Именно тот, капитан, — назвав ее капитаном, Шеридан сразу же смягчил тон.
Уже несколько раз они выходили в море только вдвоем: Морской Пехотинец выполнял роль механика, а Мария-Виктория — капитана, рулевого и «палубной команды». Однажды они попали в сильный шторм. Решив, что с рулем девушке не справиться, Шеридан поднялся в ее рубку, чтобы провести крейсер между двумя прибрежными скалами, охранявшими вход в бухту, подобно Геркулесовым столбам. Но Сардони резко оттолкнула его и приказала вернуться на свое место у машины. «Здесь мне помощники не понадобятся, — повелительно молвила она. — Еще раз появитесь в рулевой рубке без моего приглашения — уволю». Вот тогда он впервые произнес это свое: «Слушаюсь, капитан», чтобы затем уже почти всегда называть ее только так — капитан.