— Трудно сказать, почему он не решился подойти к вам еще в ресторанчике «Тарантелла». Возможно, потому, что рядом с вами околачивался этот божий бездельник Тото!
Княгиня поднялась из-за стола и, не задавая больше никаких вопросов, спустилась вместе с механиком во двор. Один из охранников-итальянцев — Нантиио, дремавший на скамеечке у входа в особняк, ринулся было вслед за повелительницей, но Сардони так же молча извлекла из его вечно расстегнутой кобуры пистолет и, сунув его во внутренний карман своего просторного темно-синего платья, движением руки вновь усадила охранника на скамейку.
— Я проверил, этот итальянец без оружия, — предупредил ее Морской Пехотинец.
— На нашем «крейсере» мне известно по крайней мере пять тайников, в которых припрятаны не только пистолеты, но и ручной пулемет, гранаты и даже фауст-патрон. И потом я не уверена в том, что этот итальянец впервые попал на «Мавританию», коль уж он решился таким вот способом пробраться на нее на сей раз.
Этот горный мыс нависал над ущельем, словно нос огромного корабля — над зеленоватой, озаренной жарким июльским солнцем лагуной.
Генерал стоял на его оконечности, будто на вершине холма, возвышавшегося над полем сражения, и наметанным взглядом полководца пытался нащупать наиболее уязвимые места мысленно выстроенной в этом ущелье обороны. Местность нравилась ему не столько своей полудикой красотой, сколько отменной крутизной склонов, на плоских вершинах которых нетрудно было возвести доты, оборудовать пулеметные гнезда и даже расставить зенитки, которые не только могли бы прикрывать этот горный укрепрайон от налетов авиации, но и в упор расстреливать скаты противоположных гор. Власов знал, как убийственно прореживали ряды наступающих зенитки, выставленные на окраинах Ленинграда, и готов был использовать этот фронтовой блокадный опыт в любой ситуации — послали бы только Бог и фюрер хотя бы с пяток зенитных орудий.
— На какой войне, во главе какого войска вы сейчас пребываете, господин генерал? Римских легионов времен Цезаря? Нет, армии Священной Римской империи германской нации [13] ?
Услышав у себя за спиной женский голос, командующий вздрогнул от неожиданности и резко оглянулся. Оказалось, что капитан Штрик-Штрикфельдт, исполнявший при нем обязанности адъютанта и переводчика, куда-то исчез, как умел исчезать только этот пронырливый торгаш-прибалтиец. Вместо него у камня, отгораживавшего выступ от остальной части горного плато, стояла невысокая стройная женщина, одетая во все строго черное — сапоги, юбка, пиджак, — очень напоминающее форму, в которых щеголяли отдыхающие здесь же, в санатории, эсэсовки. Не хватало разве что кокетливо напяленной на гребень взбитых волос пилотки.
— Как минимум во главе дивизии, которой поручено удерживать эту хранимую богами котловину, — изобразил подобие улыбки Власов. — А вы — фрау Биленберг, хозяйка этого рая?
Они ступили два шага навстречу друг другу и несколько мгновений испытывали непоколебимость своих взглядов.
— О том, что я вдова эсэсовского офицера — вы уже тоже знаете, — без какой бы то ни было тени скорби напомнила ему Хейди, осматривая склоны вершин. Причем делала она это с такой проницательностью, будто и впрямь пыталась разгадать полководческий замысел последнего из генералов-защитников сего уголка благословенной Баварии. — И вообще, у меня создается впечатление, что мы уже достаточно знакомы. Просто вы боялись идти напролом, как это делают некоторые иные генералы. И не только... генералы.
Она говорила все это, не кокетничая и не флиртуя. В голосе ее чувствовалась усталость женщины, которая никогда не была обделена вниманием мужчин, — в ее заведении грех было жаловаться на это, — тем не менее чувствующей себя одинокой и незащищенной. Ухажеры доставляли ей больше хлопот, чем истинного наслаждения.
— Честно говоря, я не представлял себе, как все это может и... должно произойти.
— И почему вдруг, — поддержала его Хейди. — А все этот Штрик-Штрикфельдт с его сатанинскими навеиваниями: «мятежный русский генерал», «славянский Бонапарт»... — она скептически, как показалось Власову, окинула взглядом его рослую костлявую фигуру, удлиненное с запавшими щеками лицо и снисходительно передернула плечами....«Будущий правитель России, армия которого избавит народ от коммунистического тирана...» Простите, господин генерал, но неужели все это действительно о вас?
— Спишите на... фантазию закоренелого тыловика, — едва подобрал он слово «фантазию». Немецкий все еще давался ему с трудом, причем с таким, что во время переговоров Власов благоразумно предпочитал пользоваться услугами переводчика.
— Не хотелось бы. И потом, недавно здесь побывала госпожа Видеман [14] , — Хейди встревоженно взглянула на командующего, пытаясь угадать, какие воспоминания вызывает у него имя этой вечно молодящейся журналистки.
— Ну, если уж то же самое утверждает и госпожа Видеман, тогда стоит прислушаться, — скованно улыбнулся мятежный полководец.
И взгляды их вновь встретились, сплелись, запутались в сетях друг друга... В глазах Хейди Власов наткнулся на огонек чего-то большего, нежели обычное женское любопытство, — и сразу же почувствовал, что ему не хочется, чтобы этот лучик интереса угас. По крайней мере раньше, чем он покинет стены «Горной долины».
— Но мы будем стараться как можно реже прислушиваться не только к мнению недругов, но и пророков.
Хейди в одинаковой степени трудно было признать и красивой и некрасивой. Определение женщин такого типа скорее всего лежит где-то вне этих категорий восприятия. Загадочно округленное смугловатое личико, на котором все в меру выразительно и так же в меру миниатюрно; глаза — словно две покрытые поволокой вишенки; прирожденная беспечная улыбчивость, как-то незаметно сменявшаяся некстати приобретенной строгостью, плохо совмещающейся с короткой мальчишеской стрижкой.
— В таком случае мы окажемся самыми благоразумными людьми этой горной лагуны.
— Нас и так называют здесь «альпийскими счастливчиками». Имею в виду всех нас, кому удалось хотя бы две недельки отсидеться в этом горном Эдеме, в то время, когда вокруг беснуется война.
— Пусть каждый, кто позавидует вам, генерал, испытает то же, что пришлось испытать вам, — доверчиво потянулась виском к его плечу.
Голос у Хейди вроде бы не тихий, но какой-то приглушенно гортанный. Его приятно было слышать, к нему хотелось прислушиваться, как к журчанию весеннего ручья, едва пробивающегося сквозь тающие сугробы.