В углу засветился экран маленького черно-белого телевизора. Я увидел знакомый коридор и собственную персону со спины. Видно было, как я, воровато оглядевшись по сторонам, ковыряюсь скрепкой в дверном замке.
– Быстро справился, – одобрил Пал Палыч, – учитывая скудный инвентарь. Сразу видать – ловкий парень. Что же это ты, голуба, при таких способностях – и в курьерах прозябаешь? Мог бы и получше работу найти. Секретаршей, что ли…
– Что это такое? – делано удивился я. – Что это за передача по телевизору?
– Криминальная хроника, – хмыкнул карлик. – Ты ваньку-то кончай валять, курьер. Что же ты думаешь: в коридоре камер нет? Если их не видно, это не значит, что их нет. Это значит только, что они с умом поставлены. Короче, курьер, рассказывай старику, кто ты такой и откуда взялся.
– Я же говорю – курьер, – настаивал я на своем.
– Ладно, – Пал Палыч кивнул Жеребцу, который молча возвышался в дверях, – парнишка не хочет по-хорошему, он хочет по-плохому. Отведи его к Ахмету, порадуй человека. – Затем он перевел взгляд на меня и с сочувствием в голосе сказал: – Ох, курьер, не знаешь ты Ахмета! Я его сам немножко боюсь, – при этих словах Хомяк и Жеребец угодливо захихикали, – зверь, а не человек… Мастер допроса, можно сказать – художник. Изобретательный, сволочь… А уж как он любит свое дело! У него кто угодно раскалывается!
Жеребец вежливо кашлянул и негромко доложил хозяину:
– Пал Палыч, Ахмет еще с комбината не вернулся.
– Ну, ничего, – карлик взглянул на часы, – скоро вернется. Пока отведи парнишку к нему в лабораторию, пусть пообвыкнется.
Жеребец вывел меня в коридор, провел к лифту. К нам присоединился тот же толстяк с жидкими усиками, на пару с которым они скрутили меня двадцатью минутами раньше. Втроем мы вошли в лифт, Жеребец нажал красную кнопку с надписью «Подвал», и лифт заскользил вниз.
Когда двери распахнулись, мы оказались в длинном мрачном коридоре с бетонным полом и тусклыми лампочками под потолком. Больше всего это напоминало бомбоубежище или полицейский стрелковый тир, в каком я пару раз тренировался с одним своим знакомым. Пройдя мимо нескольких одинаковых железных дверей, мы остановились перед одной из них. Жеребец вынул ключ, дверь с лязганьем распахнулась, щелкнул выключатель, меня втолкнули внутрь.
Эта комната действительно немного напоминала больничную лабораторию. А еще она напоминала слесарную мастерскую. Потому что здесь были и стеклянные медицинские шкафчики с разными блестящими инструментами – скальпелями, крючками, щипцами, – и всякие клещи, тиски, пилы… А еще паяльные лампы, горелки и много всякой другой дряни, о предназначении которой не хотелось думать. Во всяком случае, вид всех этих инструментов очень мне не понравился. А еще мне очень не понравились темные пятна на полу, хотя и замытые, но все-таки отчетливо проступающие.
Жеребец нехорошо улыбнулся, оглядевшись вокруг, и сказал мне:
– Ну, осматривайся тут, привыкай. Ахмет скоро придет.
С этими словами он подвел меня к водопроводному стояку, пристегнул к нему один браслет наручников – второй был на моей левой руке.
– Не скучай, – сказал на прощание этот милый человек, выходя из комнаты, и добавил: – Свет гасить не буду, чтобы тебе все это лучше было видно.
Громко лязгнув, железная дверь захлопнулась, и я остался один.
Положение у меня было гаже некуда. В перспективе – знакомство с Ахметом, которого даже товарищи по оружию считают зверем и садистом. Разложенные вокруг орудия производства говорят о том же. Так что встреча с ним обещает массу удовольствия и может оказаться последней встречей в моей жизни. А мне свою жизнь жалко, она у меня одна и пока еще мне не надоела. Да и бабулю жалко, старуха меня не переживет. Одним словом, два слова: надо смываться.
Я подергал наручники: сделаны на совесть, настоящее американское качество, не китайский ширпотреб, пальцем не откроешь. А скрепкой? Обшарив свободной рукой все карманы, с грустью убедился, что любимый инструмент пропал. То ли я уронил скрепку, когда открывал дверь офиса, то ли она вывалилась из кармана в процессе моего ареста… Совсем рядом лежала прорва самых разных инструментов, которые мне очень бы сейчас пригодились, но, как я ни тянулся к ним, достать не мог. Да и то: не такой дурак Жеребец, чтобы оставить в пределах моей досягаемости орудия для побега. С тоской оглядываясь по сторонам, я не мог найти ничего, чем можно было бы открыть наручники. Попробовал, пользуясь своей природной гибкостью и подвижностью суставов, вытащить руку, вывихнув большой палец, как это иногда делают в кино, но это, верно, только в кино и получается.
Тогда я подошел к проблеме с другой стороны: если не удается снять наручники, то, может, и не надо их снимать? Я задрал голову и проследил за водопроводным стояком, к которому был прикован. Стояк уходил под потолок, там сворачивал, огибая очень большую и толстую горизонтальную трубу, наверное, канализационную. Это было не бог весть что, но хоть какой-то шанс. Я уперся ногами в стену и полез вверх, передвигая наручники по трубе, как монтажник, карабкающийся по столбу на кривых когтистых лапах-кошках, передвигает специальный монтажный пояс. Не скажу, что это было легко: наручник скользил по трубе с трудом, перехватывать трубу приходилось одной рукой, а стена была гладкая – не за что зацепиться. Еще хорошо, что в трубе текла холодная вода! Но если бы и горячая, я все равно справился бы – выхода не было.
Было две возможности: либо труба не выдержит моего веса и сломается – и это было бы лучше всего, я сниму с нее наручник и получу свободу, либо она выдержит мой вес, и я вскарабкаюсь по ней метров пять под потолок, где смогу спрятаться.
Труба оказалась достаточно прочной и не поломалась. Я поднимался по стене, как альпинист поднимается по отвесной скале, мечтая только об одном: чтобы Ахмет не появился в эти минуты, пока я карабкаюсь, беспомощный и беззащитный.
Добравшись до толстой горизонтальной трубы, я влез на нее. Обычному человеку здесь было бы не примоститься, но я, маленький и худой, устроился довольно удобно, и снизу меня совершенно не было видно. Труба была чугунная и страшно холодная, но на такие мелочи я решил не обращать внимания.
Теперь я замер и стал выжидать. Свободы я пока не получил, но встречи с Ахметом уже не боялся. Даже если он догадается, где я прячусь, достать меня отсюда будет непросто.
Я лежал в своем укрытии и ждал, раздумывая. Я думал, что соседке Александре Михайловне следует поставить свечку за упокой души своего племянника, потому что с большой долей вероятности можно предположить, что тот мастер, которого помянули недобрым словом Пал Палыч и Хомяк, очевидно, и есть тот самый специалист по факсам, который чинил где-то факс и принял его случайно. Очевидно, в этом факсе содержался какой-то компромат на директора фирмы «Поллукс», раз они так искали письмо. Про письмо они узнали от племянника, после того как обработали его как следует, применили, так сказать, допрос третьей степени. Я вспомнил, что Пал Палыч с Хомяком говорили о какой-то проведенной операции. Уж не пожар ли на таможенном складе они имели в виду?