Честно говоря, глядя на него, очень легко было поверить, что он на такое способен. В это время моя работа увенчалась успехом – кабель переломился. В месте обрыва посыпались искры, но свет в подвале не погас, должно быть, этот провод шел в другие комнаты.
Я зацепил наручники за торчавший из потолка крюк, который присмотрел заранее, обдумывая свой план, левой рукой ухватился за наручники и повис в воздухе, придав своему телу равновесие и не прикасаясь к трубам. Надо сказать, упражнение не из простых, мне понадобилось собрать все свои силы. Вися на одной левой руке, правой, обмотанной куском рубашки, я взялся за кабель и замкнул его на водопроводную трубу. Шарахнула вспышка, как молния, снизу раздался дикий рев раненого животного, свет в подвале погас, и наступила полная тишина.
Я осторожно пошевелил кабель. Он больше не искрил: вероятно, короткое замыкание выбило предохранители во всем доме, и кабель больше не был под напряжением. Темно было, как у негра сами знаете где, и это сейчас больше всего осложняло мое положение.
Стараясь не сорваться, я медленно опустился на горизонтальную трубу. Здесь я был как дома, столько на ней провел времени, что уже с этой трубой как-то сроднился. Наручники снял с крюка и спрятал в карман – еще пригодятся. Осторожно ощупывая каждый сантиметр трубы, подполз к водопроводному стояку, обхватил его руками и ногами и медленно съехал вниз. Ноги наступили на что-то тошнотворно мягкое, не подающее признаков жизни – Ахмет был то ли мертв, то ли без сознания. Точно я этого не знал и, чтобы не рисковать, нашел в темноте его руки и надел на них наручники. Здорово противно было ворочать в темноте его большое безжизненное тело. Потом, ощупывая перед собой дорогу, начал пробираться к двери. По дороге я несколько раз натыкался на какие-то столы и другие жесткие предметы, которые в темноте не смог опознать. Просто удивительно, как в темной комнате становится много мебели! При свете она вся куда-то девается, а в темноте попадается на каждом шагу и углов у нее прорва.
Набив массу синяков, я наконец добрался до двери и на удивление быстро ее открыл. В коридоре было не так темно: в дальнем его конце горела тусклая лампочка аварийного освещения.
И в этом слабом свете я увидел здоровенную фигуру, в которой трудно было не узнать Севу-Жеребца. Сева вразвалочку шел мне навстречу, и расстояние между нами было уже таким небольшим, что удирать поздно. Сева, надо отдать ему должное, с ходу сориентировался в ситуации, не стал удивляться, задавать мне идиотские вопросы или угрожать. Он мгновенно бросился мне навстречу и взял в обыкновенный классический захват. Оно и понятно, и совершенно правильно: он большой, здоровый, руки длинные, из хорошего захвата фиг вырвешься… Но я успел высвободить руки и большими пальцами надавил ему на болевые точки за ушами. Прием простенький, не очень опасный, но боль вызывает жуткую.
Сева выругался и расцепил захват. Что и требовалось.
Я рванулся назад, но Жеребец, сволочь, моментально очухался, шагнул за мной и снова схватил в охапку, но теперь уже сзади, и захватил локтем мое горло. Все понятно: парень занимался дзюдо, хочет провести старый, как мир, и надежный, как грабли, удушающий прием. Только я-то с таким подходом сталкивался неоднократно и проделал убийственный тройной удар: локтем правой руки в живот, продолжая движение той же рукой – кулаком в пах, и напоследок – головой в подбородок. При таком ударе у малорослого бойца вроде меня преимущество, потому что моя голова как раз оказалась на уровне его подбородка.
Удар действительно зверский. Сева отлетел назад, выпустил меня из рук и хрипло дышал, выпучив глаза. Надо было развивать успех. Я мгновенно развернулся и с ходу ударил его ногой в колено. Сева все-таки парень тренированный и, даже получив мой тройной удар, стоял в нормальной боевой стойке, полусогнув ноги и выставив левую чуть вперед, ну, я и ударил его в колено опорной правой ноги – ее не уберешь, на ней весь вес. Такой удар в колено окончательно лишил его преимуществ роста, да и вообще после такого быстро не соберешься. А я, не останавливаясь на достигнутом, снова пошел в атаку и, воспользовавшись тем, что он раскрылся, нанес ему хороший удар прямой ладонью в кадык.
При ударе важна не сила, а резкость – все равно мне с моим петушиным весом мощного удара не нанести, а вот резкий – это запросто. А чтобы удар был резким, нужно бить расслабленной мягкой рукой, на выдохе, и только в самый последний момент, когда рука соприкасается с телом противника, надо ее напрячь. Тогда удар получается страшным.
Вот именно такой у меня и получился: выбросил вперед на резком выдохе расслабленную руку, напряг ее в последний момент, чтобы стала, как железная, и воткнул Жеребцу в кадык.
Сева отлетел к стене, сполз по ней на пол и затих, не подавая признаков жизни. Честно говоря, мне его даже стало жалко. Он же просто выполнял свои служебные обязанности. Работа у него такая.
Однако размышлять на все эти темы мне было некогда, надо было срочно смываться. Я бросился прочь по коридору, пока на помощь Севе не подоспели его коллеги-братки. Лифтом пользоваться не хотел по причинам, которые уже перечислял, и добежал до лестницы. По этой лестнице кто-то уже с грохотом мчался мне навстречу. Дело шло на секунды.
В любом единоборстве, хоть восточном, хоть западном, главный принцип – это использовать движение противника: если он бежит вниз – надо ему помочь. И еще один принцип – превращать достоинства противника в недостатки, а свои недостатки – в достоинства. Я снова воспользовался своим малым ростом, присел, сгруппировался и, как мячик, подкатился противнику под ноги. Он не успел затормозить, перелетел через меня и загремел вниз по лестнице, пересчитывая головой все ступеньки. Для усиления эффекта я в последний момент разогнулся и подтолкнул его в спину.
Разглядывать результат своих действий мне было некогда: я взлетел на первый этаж, потом, вспомнив разговор Жеребца с Ахметом, – на второй. Бросился было по коридору, но навстречу мне, громко топая, бежали уже двое здоровенных «быков». Я развернулся на ходу и снова побежал вверх по лестнице.
Следом за мной лестница гремела от топота ног. По-моему, меня догоняли уже не двое, а человека три-четыре, но я не оглядывался – во-первых, некогда, а во-вторых, не хотел расстраиваться.
Промелькнул третий этаж, четвертый, пятый… Вот и шестой, как я помнил, последний. Лестница кончилась, я снова припустил по коридору. Преследователи немного отстали: я все-таки нахожусь в хорошей форме, а маленький вес при беге на средние и большие дистанции – большое преимущество.
Вдруг в нескольких метрах передо мной распахнулись дверцы лифта, и из него, как чертик из табакерки, выскочил Толян собственной персоной. Увидев меня, он встал посреди коридора, перегородив дорогу – расставил ноги, как шериф в вестерне, и вытащил пушку. Я нырнул под его руку и как следует врезал каблуком по ноге. Толян, видно, засиделся на кабинетной работе, утратил живость реакций. Взвыл от боли, махнул ногой, нацелившись мне в подбородок, но я снова поднырнул под удар и с размаху пнул его между ног. Грубо, но действенно.
Толян привалился к стене, ловя ртом воздух, а я побежал дальше по коридору. Сам не знаю, на что я рассчитывал, но дуракам везет: в дальнем конце коридора обнаружилась еще одна лестничная площадка, и с нее железная пожарная лесенка вела наверх.