– Послушайте! – неожиданно прервала она своего собеседника. – Дело в том… что я сейчас очень занята. Вы не могли бы перезвонить попозже?.. Да, когда будет удобно… – она послушала еще немного, – нет, просто я репетирую и не хотела бы отвлекаться.
Она положила телефон на тумбочку и повернулась к двери, но я уже сидел за столом и прихлебывал остывший чай. Соня вошла на кухню с опущенной головой.
– Что-то случилось? – осторожно спросил я.
– Нет-нет, так, случайный звонок, – рассеянно ответила она. – Так о чем мы говорили?
– Мы говорили, что вам страшно ходить поздно вечером одной. Так я могу показать несколько приемов – самых простых. От компании хулиганов они не спасут, но от одинокого прохожего мерзавца могут помочь.
Я сказал это совершенно неожиданно для себя, но она вдруг ужасно обрадовалась, даже глаза заблестели.
– Это замечательно, только… – она просительно заглянула мне в глаза, – можно в следующий раз? Мне и правда нужно репетировать.
– Все понял, я и так уже засиделся.
– Нет-нет, я очень рада, что мы познакомились, – залепетала Соня.
– А разве мы познакомились? Вот, держи. – Я протянул ей визитку.
Околевич напечатал их на своем шикарном принтере штук двести. Там был мой адрес, телефон и номер электронной почты.
– Когда будешь свободна, сама мне позвони.
– Журавлев Андриан… – тебя зовут Андриан?
Совсем забыл, я ведь представился ей Андреем.
– Терпеть не могу свое имя! – в сердцах сказал я. – С детства ненавижу.
– Я тоже свое имя ненавижу. Софья – это что-то ископаемое… Тебя в школе дразнили? – со знанием дела спросила она.
Я ответил, что дразнили, и назвал ей самые приличные из моих кличек. Она, в свою очередь, призналась, что дразнили ее «Соня-Засоня», а самое обидное прозвище – это «Софья Ковалевская». Потому что с математикой у нее всегда были проблемы.
Я хотел попросить показать мне скрипку, но побоялся, что она не так поймет. Может быть, в следующий раз? Хотя вряд ли он будет, следующий раз…
Но Соня сказала, что будет ждать моего звонка, на том мы и распростились.
Едва дверь квартиры захлопнулась за Андрианом, телефон снова зазвонил. Соне мучительно не хотелось брать трубку, она почти не сомневалась, что снова звонит тот же самый человек, но телефон звонил и звонил, как сверла ввинчивая звонки в ее голову. Она подошла к аппарату и ответила.
– Почему ты так долго не брала трубку? – раздался хорошо знакомый голос, как всегда звенящий от странного, нездорового возбуждения. – Ты не одна? У тебя кто-то есть?
– Нет, у меня никого нет, – ответила она устало, – я репетировала. – И, чуть помолчав, добавила еле слышно: – Зачем вы звоните мне?
Эта фраза неожиданно подействовала на ее собеседника. Быстро, возбужденно, захлебываясь словами, словно боясь не успеть выговорить наболевшее, он заговорил:
– Я слушал твою музыку… Твою скрипку. На свете нет ничего прекраснее. Впрочем, я уже говорил тебе об этом. Я слушаю твою скрипку каждый день… Никто не понимает эту музыку лучше, чем я, никто не понимает тебя лучше, чем я…
– Спасибо, это очень лестно, – перебила Соня этот горячечный монолог, – то, что вы говорите, чрезвычайно приятно, но я хотела бы…
– Остальные ничего в этом не понимают. – Он продолжал говорить, совершенно не слыша ее ответов, и ей стало страшно, как всегда становилось страшно от звуков его голоса.
Казалось, он говорил ей комплименты, желал ей только добра, но сама его маниакальная одержимость, болезненная напряженность голоса пугали Соню.
– Скоро конкурс, – продолжал он, – ты должна победить…
– Я репетирую, – произнесла она с нажимом, стараясь внушить этому ненормальному поклоннику, что своими звонками он отрывает ее от репетиций, – я готовлюсь к конкурсу.
– Хорошо, это очень хорошо, – ответил он, будто отмахиваясь от нее, – ты победишь. Я тоже делаю для этого все, что в моих силах.
Она пожала плечами: что, интересно, этот ненормальный может делать для ее победы? Она хотела осторожно спросить его об этом, но в трубке уже звучали короткие гудки.
Соня убрала телефон подальше. В душе у нее остался какой-то неприятный осадок: недоумение, раздражение и… страх.
На следующий день Надежда с работы позвонила Зинаиде Павловне исключительно из человеколюбивых чувств, потому что за ночь полностью успокоилась и решила, что никакого криминала в смерти ее соседки нет и быть не может, а следовательно, и Зинаида Павловна в этом смысле не может представлять для Надежды никакого интереса.
Телефон долго не отвечал, так что Надежда слегка забеспокоилась: вчера Зинаида сказала ей, что из дому не выйдет, будет лежать в постели. Наконец Зинаида ответила, и голос ее настолько Надежде не понравился, что она тут же крикнула, что сейчас приедет, и поскорее повесила трубку, не слушая слабых возражений.
Действительно, по голосу было ясно: Зинаиде очень плохо. Зная по прошлому, что она никогда не умела притворяться и не страдала мнительностью, Надежда всполошилась, наскоро объяснила сотрудникам, что ей нужно срочно навестить заболевшую Зинаиду Павловну, и улизнула с работы на два часа раньше. Начальник, который тоже помнил Зинаиду, даже не посмел протестовать. Дамы собрали еще какие-то деньги на цветы.
Цветы Надежда решила не покупать, сама не зная почему. Просто она представила, как нюхает затхлые гвоздики или приторные розы, и ее замутило. Неизвестно отчего встал вдруг перед глазами Зинаидин Каменный цветок. Сегодня он не вызвал в душе Надежды никаких положительных эмоций.
Лифт не работал, и Надежда сбежала с пятого этажа пешком, о чем пожалела где-то между вторым и третьим: ноги подкашивались и перед глазами ходили красные круги. Она пошла медленнее, страшно удивленная: никогда раньше такого не случалось. То есть бывали минуты слабости, после гриппа, например, иногда и руки не поднимешь, но вообще Надежда для своих сорока с лишним лет (не будем уточнять точное количество этих лишних лет) была женщиной здоровой и физически крепкой, никогда не жаловалась ни на сердце, ни на давление. Тем более что в этот раз она не поднималась по лестнице, а спускалась.
Еле выбравшись из проходной, Надежда остановилась передохнуть. Тут ее узнала и окликнула Бронислава Моисеевна.
Бронислава Моисеевна, или тетя Броня, как почти все называли ее за глаза, когда-то давно работала в институте старшим техником, потом ушла в распространители театральных билетов, затем торговала косметикой и эзотерической литературой, а в последнее время увлеклась своим садовым участком и переквалифицировалась на торговлю семенами. И никогда она не забывала родной институт: перепадали в свое время сотрудникам и билеты на труднодоступные гастроли, и дефицитная в те времена косметика, а сейчас Бронислава просто заваливала их всевозможными семенами и удобрениями. К слову сказать, продукция, которую она предлагала, всегда была хорошего качества – семена всходили чуть ли стопроцентно, плоды и цветы вырастали красивые и радовали глаз и желудок.