Сколько Флягель ни всматривался, но в кромешной тьме он не мог разглядеть даже стен своей темницы. Чтобы хоть как-то отвлечься, а главное, поискать путь к спасению, патриций начал думать, где он мог допустить ошибку, можно ли что-то исправить. Он вспоминал события последних недель, с того момента, как отправился в путь из Риги на Русь… В чем заключалась его ошибка? Быть может, кто-то следил за трактирщицей Марией? Но тогда зачем было выпускать его в Псков, откуда он мог и не вернуться, подобно Клаусу Бергену навсегда оставшись на Руси. Нет, решение о его аресте, наверняка, было принято только после того, как он привез письмо. Значит, предать его мог только его родственник, бургомистр и бурграф города Никлаус Экк. Но почему? Вспомнилась ироническая улыбка на лице Клауса Бергена, его слова о том, что выбирая между ним и властью, Экк выберет власть. Но что теперь делать? Пора расплачиваться за свое легковерие.
Ходя по темнице, узник размышлял: «Итак, Экк — враг. Надо подумать, не сказал ли я что-либо на допросе, что можно использовать против меня».
Рижский патриций стал вспоминать состоявшийся в магистрате разговор. Суровыми были лица ратманов, Никлаус Экк смотрел на Флягеля не просто, как на чужого человека, а как на какую-то букашку. Он грозно спросил:
— Что ты делал в Пскове, Генрих Флягель?
Хотя в помещении было хорошо натоплено, Генрих Флягель поежился, словно от холода.
— Я… я ездил на Русь по торговым делам.
Сидевший напротив него Франц Ниенштедт презрительно усмехнулся: кто же ездит в Псков в феврале?! Теперь в нем ничего не осталось от того добродушного старика, каким Флягель знал его. Перед ним сидел строгий судья.
— Ты привез мне письмо, с которым я ознакомил членов магистрата. Ведомо ли тебе, что в том письме? — продолжил допрос бургграф Никлаус Экк.
— Письмо было запечатано. Мне лишь объяснили — старый торговый партнер господина бургомистра шлет ему весть. Разве я сделал что-то не так?
— Искренен ли ты, Генрих Флягель? Рижский рат и польский король не прощают предателей.
В последующие полчаса Генрих Флягель боролся за свою жизнь. Преодолевая терзавший его страх, рижский патриций сохранял ясность мысли, отвечал так, чтобы никто не мог ни в чем его обвинить. А затем рижский палач Мартин Гуклевен отконвоировал его в темницу. На лице простого ткача Гуклевена (палачом рижский ремесленник работал по совместительству) Генрих Флягель читал: не часто мне попадается в руки столь знатный господин, скоро я узнаю, ломаются ли кости рижского патриция так же легко, как и простолюдина.
Размышления подвели Флягеля лишь к одному выводу: надо всё отрицать. Ни в коем случае не называть ни имени трактирщицы Марии, ни имени Андреаса Витта. Ведь если их арестуют, самому Флягелю будет только хуже.
Впрочем, существовало и еще одно обстоятельство. Хотя дух купца и был надломлен, но в душе его еще оставались остатки чести. И они требовали не выдавать красивую женщину на поруганье палачу.
«Но смогу ли я выдержать пытки?» — задался вопросом Флягель. Ему представилось, как Мартин Гуклевен раскаленными щипцами медленно вырывает маленькие кусочки плоти из его тела и сует их в рот подозреваемому. Купцу захотелось выть от ужаса. Да примени палач такую пытку, он назовет не только трактирщицу Марию, он зачислит в свои сообщники и Никлауса Экка, у которого пил вчера, и даже самого Мартина Гуклевена!
«Вот озвереет палач, если я обвиню его в измене», — подумал Генрих и истерически захохотал.
Он представил себе разгневанного палача, для которого пытка становится личным делом, и испытал еще больший страх. Его била дрожь, кроме того Флягеля от волнения стало тошнить. И ко всему прочему из-за холода ему сильно захотелось по малой нужде, так что было очень трудно терпеть.
Генрих Флягель понятия не имел, сколько он пробыл в темнице в полной тьме. «Куда мне торопиться?! — подумал он. — Чем дольше не будет появляться Мартин Гуклевен, тем лучше. Сиди себе под арестом спокойно».
И тут желудок предал его. Мартин Гуклевен понял, что ему надо в туалет и по большой нужде.
Когда он достиг последней степени отчаяния и к тому же готов был испачкать собственные штаны, массивная дверь со скрежетом отворилась.
— Выходи на свободу! — просто сказал предавший его Никлаус Экк.
Вместе с бургомистром бывший арестант покинул башню Мук. Экк лаконично сказал ему:
— Идем ко мне!
Бургомистр молча зашагал домой. Флягель ничего не понимал, но спрашивать не стал. К тому же он знал, где в доме его родственника находится туалет. От мысли, что может скоро туда попасть, Генрих так прибавил шагу, что вскоре уже обгонял бургомистра. Получалось, что не Экк ведет его к себе домой, а Флягель возглавляет группу из двух патрициев. Купец так спешил, что добрался до дома бургомистра за пару минут. И прежде чем хозяин особняка смог что-то сказать, буркнул:
— У меня срочное дело, — и направился туда, куда хотел.
Когда вышел из туалета, обнаружил у двери слугу, сообщившего:
— Хозяин ждет вас в кабинете.
В кабинете Экка на столе уже стоял заранее заготовленный кубок с дорогим французским вином.
— Пей! — сказал бургомистр родственнику. — Полегчает.
Флягель залпом осушил серебряный кубок и со странным спокойствием поинтересовался:
— Сколько времени?
— Чуть больше полудня. Сейчас велю подать нам обед.
Пока служанка сервировала стол, пока носила с кухни блюда с едой, Экк молчал. Лишь оставшись с Флягелем наедине, спокойно произнес:
— Тебе не терпится узнать, что происходит?
— Разумеется.
Теперь уже Флягель был зол и лаконичен. Бургомистр пояснил:
— Гонец уже отбыл. Он везет письмо Клауса Бергена и протокол твоего допроса к литовскому канцлеру Сапеге. А тот, наверняка, сообщит обо всем своему господину, польскому королю. Он сообщит также, что русский купец Иголкин, который подозревается в шпионаже в пользу Москвы и в уговаривании рижан переходить в русское подданство, на всякий случай без всякого суда и следствия выслан из Риги.
— Но для чего нужно информировать обо всем Сапегу?
Энергично разрезая кусок сочной баранины, Экк ответил:
— Так необходимо. Я знаю больше тебя. Кстати, ты еще только собирался тайно ехать в Псков, а мне уже было ведомо — Генрих вернется с письмом. Я знаю и другое. Сейчас планы русского царя не могут быть осуществлены. Юг — вот место, куда прикованы взоры королей и герцогов. Императору Рудольфу II стало не до борьбы с королем Речи Посполитой. А герцог Карл, правитель Швеции, не намерен пускать русских к Балтийскому морю. Обстоятельства сложились так, что царь Борис остался без союзников. Да, будет война в Ливонии, но это будет война не между Россией и Польшей, а между Польшей и Швецией. Эта война уже началась — герцог Карл внезапным ударом занял Нарву!