С пистолетом в руке пошла она в спальню, несмотря на холод, стиснув зубы помылась почти ледяной водой из кувшина, вытерлась, сменила платье, одела теплые мужские лосины (кого стесняться-то?), шерстяную кофту, сапоги.
Она вспомнила, что в мешке у Яцека видела большого леща, но ей было не до того, чтобы готовить еду. Напротив, после пережитого, молодую женщину слегка тошнило, ей была противна сама мысль об обеде.
Внутренний голос ехидно сказал: «Что, Вандочка, решила жить? Тогда иди, выноси трупы из дома»…
Вечерело, приближались сумерки. За окном пошел снег. Ванда достала кожаную кобуру, пояс для нее, положила пистолет в надлежащее место, затем надела кобуру, перчатки, шарф, овчинный полушубок и двинулась к выходу.
Пани Комарская вытащила-таки тело Микелиса во двор и вдруг увидела: мимо усадьбы ехали люди. Причем, их было много — целый купеческий обоз.
«Что за сумасшедший купец пустился в путь в годину бедствий?!» — удивилась Ванда. Осторожность подсказывала ей, что от незнакомых людей нельзя ждать в такое время ничего, кроме больших неприятностей.
«Съедят, так съедят», — обреченно решила помещица. Ванде надоело бояться.
Черноволосая красавица стала кричать, махать руками, выстрелила из пистолета в воздух. В купеческом обозе заметили ее, лошади стали поворачивать ко входу в дом. Через минуту пани Ванда Комарская уже могла видеть купца, который сидел на передних санях. Им оказался тот самый моквовитянин, с которым она познакомилась три года назад на постоялом дворе в Риге, — Тимофей Выходец…
Песья кровь!(польск.)
Тимофей Выходец, не торопясь, сошел с саней, учтиво поклонился польской дворянке. И только после этого перевел взгляд на трупы Яцека и Микелиса на крыльце и задал вопрос:
— Вельможная пани Комарская, что за беда приключилась в этом доме?
— На наше имение напала банда людоедов. В доме погибли все, кроме меня.
— Как же вам удалось спастись? — искренне удивился Тимофей Выходец.
Измученная Ванда вдруг испугалась, что ее обвинят в убийствах и повесят — свидетелей-то не осталось.
Молодая женщина проворно сбежала с крыльца и стала рядом с купцом.
— Пан Тимотеус, помните как…
— Вельможная пани запомнила мое имя?
— Ну, конечно. Так вот, пан Тимотеус, не знаю запомнили ли вы, что я рассказывала вам в прошлый раз. Я говорила про моего дядю Януша, отставного офицера, который сожалел, что я не родилась мальчиком и учил меня, как пользоваться оружием.
— Да, вспомнил.
— Так вот. Один из этих бандитов, ворвавшись в дом, хотел меня сначала изнасиловать, а потом съесть.
— Какой негодяй!
— Ну да, — согласилась Ванда и с горькой иронией добавила, — Нет, чтобы просто попользоваться попавшей в беду дамой, как поступил бы обычный бандит, так он пожелал мое тело во всех отношениях: сначала — овладеть, потом зарезать, зажарить и съесть мою плоть.
Неожиданно высказывание получилось весьма фривольным и молодая женщина подумала про себя: «Господи, что за чушь я несу?! Словно напрашиваюсь на новое насилие. Правильно покойный пан Анджей обо мне говорил: «Дура набитая!».
— Вы убили этого негодяя?
Ванда потупилась:
— И не только его. Я защищалась.
Тимофей подошел к телу Яцека и поднял свою ногу, собираясь от избытка охватившего его возмущения дать трупу пинка:
— Людоед проклятый!
— Стойте! Это Яцек — мой защитник, единственный слуга, не убежавший из дома, когда закончился хлеб.
— Прости, Яцек! — словно живому сказал Тимотеус. — В доме есть еще достойные люди, среди погибших?
— Да, мой муж. Они убили моего Анджея, раздели и стали поджаривать на вертеле! — Ванда вновь заплакала.
Тимофей, желая успокоить даму, обнял ее за плечи:
— Всё уже закончилось. И я искренне скорблю по поводу смерти супруга столь умной, смелой и прекрасной пани.
Тимофей перестал обнимать ее за плечи, низко поклонился и крикнул:
— Анисим, Герасим! Надо отвести на телеге Яцека и пана Анджея на погост и похоронить. А бандитов Еремей и Никодим отвезут на телеге в лес и бросят там — пусть волки их сожрут.
— Отчего это в доме так холодно? — поинтересовался купец у Ванды.
— Дрова кончились еще вчера. Можно сжечь книги или разломать мебель и…
— Ну, зачем же стулья ломать? Еремей, Никодим, раз едете в лес, заодно нарубите дров. Анисим, Герасим, чего расселись?! Надо хоронить вельможного пана Анджея.
— Подождите, моего мужа нельзя хоронить, его надо сначала одеть, мы же не можем его похоронить совсем голого, — растерянно сказала Ванда. — И его надо еще отвязать от вертела.
— Анисим, Герасим, слышали волю вельможной пани! Исполнять! Если вы не возражаете, милостивая пани, мы останемся на ночь в вашем имении. С нами вы будете под охраной и мы поспим в тепле — всем будет лучше. Конечно, если вы возражаете…
— Напротив, буду весьма признательна.
— Вы совсем озябли, вельможная пани. Пройдемте в дом.
— Мы же договорились в прошлый раз, Тимотеус, зовите меня просто: Ванда.
Тимофей достал фляжку и протянул пани Комарской:
— Хлебните, станет легче.
Черноволосая красавица послушно сделала большой глоток и поперхнулась. Дело в том, что во фляжке была не вода, а крепкая русская водка. Молодая женщина, задыхаясь, инстинктивно подняла руки вверх и, не удержав равновесия, грудью навалилась на Тимофея. Чтобы Ванда не упала, купец поддержал ее за плечи, его тело невольно прижалось к ее бедрам. Это прикосновение вызвало у него весьма приятное возбуждение. Более того. Несмотря на трагизм ситуации, Тимофей испытал плотское желание. В этот момент он осознал: как ни была страстна и притягательна Анна из Нарвы, как ни привлекала его красивая телом и душою Маша из Риги, но к Ванде он относился особо. В чем ранее он не готов был признаться даже самому себе. Ванда — писаная красавица, умница, благодаря умению искусно одеваться, изысканным манерам и отличному образованию, приобрела неотразимый шарм. Наконец, она была знатной дамой, недоступной для него, простого человека. Не удивительно, что не Маша, а именно Ванда снилась по ночам разведчику Тимофею Выходцу. Выражаясь современным языком, именно Ванда Комарская была женщиной его мечты.
Между тем, красавица-шляхтянка, попав в руки к Тимофею, и не думала отстраняться. Она руководствовалась не разумом, а инстинктом, хотела, чтобы Тимофей стал верным ее защитником. Ее беспокоили не его руки на ее бедрах, а совсем иное:
— Эти возчики, что поехали в лес, ты не боишься за них? Их всего двое, а время нынче страшное…