Обнаженная Ванда вновь откровенно и бесстыдно демонстрировала себя, и Тимофей не мог оторвать взгляд от ее прекрасного тела.
— Итак, мы поедем в Ригу, потом ты отвезешь селедку в Псков, продашь ее, приедешь сюда и женишься на мне.
— Как так можно?! Ты подданная короля Сигизмунда, а я раб московского царя. Ты полячка, я русский, ты католичка, я православный, наконец, ты шляхтянка, а я купец. Не можем мы создавать семью.
— Глупости! — фыркнула Ванда, притянув для убедительности ладони купца Выходца к своим обнаженным бедрам. Пальцы мужчины тут же инстинктивно начали мять их.
— Вот-вот. Значит, ты русский, а я — полячка? И что же ты чувствовал ночью, кроме того, что тебе со мной лучше, чем с другими? У меня что три груди растут? Или я некрасива?
— Ты прекрасна, — признал Тимофей.
— Смотрим дальше. Ты — подданный царя московитов, а я — короля Сигизмунда. Да плевать мне на этого Сигизмунда! А теперь скажи, кто тебе дороже, твой царь или я? Он что, красивее меня?
— Нет, — признал Выходец. — Но Московия — моя родина.
— Это так важно? — поинтересовалась обнаженная шляхтянка и стала потихоньку ласкать Тимофея. — Разве не важны для тебя любящая жена, красивые и здоровые дети, их счастье?
— Какое счастье?! — будь перед ним опытная кокетка, купец решил бы, что его заманивают в какие-то сети. Но он понимал, что прекрасная Ванда говорит предельно искренне.
— Как может русский купец жениться на шляхтянке и уехать жить в Речь Посполитую?! — спросил он. — На родине меня объявят предателем, казнят.
— А как тебя могут казнить там, если ты будешь жить здесь? А жениться ты сможешь, местный ксендз Кароль очень уважает меня и без колебаний обвенчает нас. — Да, тебя не признают ни шляхтичем, ни владельцем имения, но дети наши будут шляхтичами. И неужели ты не позаботишься о том, чтобы имение твоей жены стало самым богатым во всем уезде? Мы, здоровые, красивые люди, а значит, у нас должны быть здоровые, красивые дети. Так не пора ли перестать болтать ерунду и заняться производством потомства?
Так как Ванда к тому времени уже более минуты ласкала Тимофея, он не мог больше сдерживаться и влюбленные прервали свой диспут.
Тимофей вновь ощутил, как хороша его возлюбленная. А через некоторое время она, удовлетворенная и прекрасная, продолжила, раскинувшись на постели:
— Ты говоришь, будто не можешь жениться на шляхтянке, будучи человеком простого звания, но разве это не моя проблема — сословная принадлежность мужа. И коли я согласна на всё, лишь бы быть с тобой, то стоит ли тебе гордо говорить: «Я купец и на какой-то там шляхтянке не женюсь!». И, кстати, подумай вот о чем. Судьба купца рискованна. Тебя могут ограбить, твой товар может сгореть при пожаре. А наши земельные владенья никогда не исчезнут. Следует лишь правильно, как ты наверняка сумеешь, заботиться о них, и мы всегда будем богаты. А значит, богаты будут и твои дети — шляхтичи.
Откровенно говоря, у Тимофея захватило дух от изложенной Вандой перспективы. Прекрасная женщина, много денег, здоровые дети, любовь в семье, наконец, вхождение в элиту общества, что еще надо человеку?! И честно говоря, купец Тимофей Выходец согласился бы незамедлительно. Вот только, разведчика Тимофея Выходца уговорить было намного сложнее. Слишком много сил отдал он своему главному в жизни делу.
Тимофей, конечно, уже давно не был юным идеалистом и прекрасно понимал, что к чему. Пока он рисковал жизнью, в Москве бояре вели борьбу за власть, готовые предать страну, лишь бы подставить ножку неугодному им царю Борису. В Польшу бежал не только князь Курбский, целый ряд бояр и князей. И получалось, пока он рискует жизнью ради Отчизны, другие думают не о стране, а о себе, или же, сидя в столице, пользуются плодами его трудов. И возникал вопрос: стоит ли отказываться от дворянства для своих детей, поместья и женщины своей мечты ради того, чтобы внук страшного негодяя Малюты Скуратова, царевич Федор унаследовал бы трон своего отца царя Бориса, а Ксения Годунова вышла бы замуж за какого-нибудь иноземного принца? Почему счастье Ксении Годуновой для него должно быть важнее счастья прекрасной Ванды и собственного счастья?!
И всё же не мог принять окончательного решения Тимофей, колебался.
— Я православный, — напомнил он полячке.
— Ты прав, — вздохнула и помрачнела Комарская. — Проблема серьезная. Вот только пусть меня назовут ведьмой за еретические мысли, пусть сожгут мое тело на костре, — она встала, вновь демонстрируя великолепную обнаженную фигуру, — но я хожу в храм не для того, чтобы говорить с ксендзом, а для того, чтобы говорить с Богом. Неужели для Господа нашего, словно для мелкого взяточника, важнее всего, как именно человек крестится и какому из наместников Бога на земле подчиняется?! Ведь важно, как человек себя ведет, не грешит ли, в любви ли живет с ближними.
Тимофей Выходец был простым купцом и никогда не задумывался над столь непростыми богословскими вопросами. Не задумывалась над ними, кстати, и сама Ванда до тех пор, пока любовь не подсказала ей эти слова. Любовь и желание получить здесь, в Инфлянтах, надежного защитника, при котором ее никто не съест, не причинит ей вреда. Испытавшая страшный шок женщина готова была всеми силами бороться за выбранного ею мужчину и не скрывала этого.
Растерян был Тимофей Выходец. С одной стороны богатая, знатная и прекрасная, как богиня, женщина буквально умоляла его о свадьбе. А ведь на самом деле он должен был быть счастлив оттого, что эта шляхтянка снизошла до него, он должен был на коленях умолять ее связать с ним свою жизнь. Но… Не так-то просто сразу поменять в жизни абсолютно всё — страну, родину, веру, любимое дело. И Тимофей сказал:
— Давай, не будем решать сейчас. Подождем до Риги. Сейчас ты в ужасе от того, что с тобой происходило…
— Я в ужасе?! — прервала его пани Комарская, смеясь, и снова стала ласкать любовника. При этом она добавила. — Мне даже ничего плохого не снилось. Во сне видела, будто я беседую с какими-то незнакомыми гусарами. Чушь какая-то!
Купец возразил:
— Хорошо, что ты сладко спала, чудесная моя. Но ты ведь понимаешь, о чем я. И я не хочу, чтобы наше решение было скороспелым. Давай отложим его до Риги.
— Тогда, если не передумаешь, готовься к свадьбе! — повернула его слова в свою пользу Ванда. — Ибо я не передумаю точно.
Чтобы закрепить свою победу, прекрасная полячка вскочила на Тимофея и вновь в позе наездницы предалась плотской любви… Надо ли говорить, что в тот день двое влюбленных так и не тронулись в путь?
И вновь Тимофей Выходец въезжал в Ригу. На сей раз это произошло утром — вчера в вечерней тьме немного не дотянули до города, а в полной темноте двигаться не стали. Многодневный путь обоза от польских Инфлянтов до крупнейшего города Лифляндии был нелегок и печален: он проходил через голодные деревни, где люди страдали и умирали. Однажды в лесу на купца попыталась напасть какая-то банда. Охранники, даже не вступая в рукопашную, отогнали нападавших выстрелами из пищалей. Сам Тимофей в схватке не участвовал: Ванда схватилась за него, глаза ее стали полубезумными, молодая женщина шептала: «Бежим, они нас съедят, съедят, съедят!». Быть может, разбойникам нужны были только товары и съестные припасы купца, а не их тела, но разведчику пришлось успокаивать любовницу. Не зная, что делать, он крепко поцеловал ее при всех и она затихла, покорно отдавшись его короткой ласке. Потом, когда разбойники удрали, Тимофей стал говорить черноволосой красавице, что бояться больше нечего, и ласково спросил ее: