– Дело в том, святой отец, что я основал орден Восстановления, в который войдут достойнейшие представители двух наших народов… Я хочу, чтобы вы, падре, и вы, Кирилл Тимофеевич, незамедлительно вступили в него!
– Как, прямо здесь, под землей? – не удержался от усмешки Хлебников.
Настоятель, напротив, проявил к словам лейтенанта неожиданный интерес:
– Что это за орден, сеньор? Будьте любезны объяснить.
Интерес падре окрылил Завалишина. Он заговорил быстро и взволнованно:
– Сей орден – тайная организация единомышленников, полагающая своей целью провозгласить Новую Калифорнию Землей Свободы. По моему разумению, именно здесь идея равенства всех людей и уничтожения тирании в любых ее видах наиболее реальна и самими обстоятельствами жизни подготовлена. Здесь проживают, соседствуя друг с другом, разноязыкие народы, которые могут составить новую нацию, не испорченную цивилизацией. Удаленность же сей территории от могущественных держав Старого Света на первых порах обеспечит ее независимость и даст возможность построить государство нового вида, какого не знала прежде история человечества… Я, как великий магистр своего ордена, говорил уже о сем с сеньором Аргуэлло и другими важными людьми вашей области и, поверьте, нашел в них не токмо понимание моих идей, но и обещание всяческой поддержки в сем начинании… Убежден, что нам с вами по плечу сотворить нечто такое, от чего…
Договорить лейтенант не успел. Его окликнули:
– Вашбродь, вашбродь… Дозвольте обратиться?
– Чего тебе, братец? – Завалишин недовольно обернулся к матросу, внезапно появившемуся подле них.
– Их благородие Павел Степанович велели передать, что там кто-то шумит…
– Где? Да говори же внятно и с расстановкой!
– Наверху, вашбродь. По ту сторону завала!
– Кто услыхал?
– Я, вашбродь, Степанов.
– А не померещилось тебе, брат Степанов?
– Никак нет, ваше благородие. Шумят.
Недовольство лейтенанта как рукой сняло:
– Ежели правда, получишь целковый! – сказал он просиявшему матросу и снова обратился к своим собеседникам: – Извините, господа, мы вернемся к разговору позже, а теперь позвольте мне пройти к моим людям…
– Я пойду с вами, если вы не станете возражать… – произнес Хлебников.
– Отчего же, Кирила Тимофеевич… Как вам будет угодно.
Следом за Степановым они двинулись по коридору, стены которого едва освещались свечой матроса. Шли долго. По крайней мере, Хлебникову, то и дело спотыкавшемуся о кучи принесенной от завала земли, так показалось. Наконец замаячил свет и послышались голоса. Работающие у завала матросы и рейтары расступились, пропуская подошедших.
Нахимов, находящийся в конце прорытого тоннеля, при появлении Завалишина и Хлебникова оживился:
– Дмитрий, ты слышишь? Похоже, нас пытаются откопать…
– Нет, пока ничего не могу разобрать…
– Да вот же, здесь!
Завалишин, а вслед за ним и Хлебников припали к земляной стене. Из-за толщи завала до их слуха действительно донесся шум, похожий на удары заступа о твердь.
– Слава Богу, – перекрестился Хлебников. – Кажется, мы спасены…
– Еще нет, – уступая место у завала своим подчиненным, не согласился с купцом лейтенант. – А ну-ка, братушки, – обратился он к матросам, – навались! Дружнее! Выберемся на волю, выставлю ведро «казенки»!
– Да смотри, поосторожнее, – предостерег мичман, – чаще ставь опоры да друг за дружкой поглядывай! А то знаю я вас, за чарку и себя не пожалеете…
Впрочем, уговаривать кого-то не было нужды. Понимая, что дело касается жизни или смерти, и русские, и испанцы работали рьяно. И все же прошло не менее полутора часов, прежде чем в завале был прорыт лаз шириною в половину сажени и шум за земляной перегородкой стал слышен совсем близко.
Лейтенант забрался в лаз и громко по-испански спросил:
– Эй, отзовитесь! Кто там?
Удары прекратились, но ответа не последовало.
– Вы слышите меня? – уже на своем родном языке обратился Завалишин к тем или к тому, кто был отделен от него остатками завала.
В ответ – снова молчание. Только удары заступа стали чаще и явственней.
– Ну и черт с вами! Не желаете отвечать, и не надо! – в сердцах ругнулся русский.
Он уже собрался выбраться из лаза, чтобы дать возможность матросам закончить работу, когда земля впереди него вдруг осыпалась и в щель проник свет и свежий воздух.
Огарок в руках лейтенанта погас. Лейтенант отбросил его и принялся руками расширять отверстие. Кто-то, еще невидимый, делал то же самое снаружи.
– Что там, Дмитрий Иринархович? – из-за спины раздался обеспокоенный голос Хлебникова. Но Завалишин, только что ругавший неведомых спасителей за ответное молчание, на сей раз сам не проронил ни звука. Слова попросту застряли у него в горле – из расширенного до размера человечьей головы проема глядело свирепое лицо в индейской боевой раскраске…
1
В то время как индейцы восточного побережья мужественно сражались против «длинных ножей» под началом мудрого Понтиака и когда легендарный вождь шони Текумсе воевал с бледнолицыми, объединив под своим началом все племена прерий, а во Флориде с отчаянием обреченных сопротивлялись вторжению иноземцев семинолы, сородичи Валенилы и другие краснокожие западного побережья почти безропотно подчинились кучке конкистадоров.
Племена, живущие здесь, были малочисленны и разобщены. Майду, мивок, хупа, шаста, помо говорили на разных языках, кочевали в пределах своих охотничьих угодий, занимались собирательством зерен дикой пшеницы и ягод, охотой и рыбной ловлей. В отличие от индейцев прерий, изобретших вигвамы-типи – разборные палатки из бизоньих шкур, местные краснокожие жили в шалашах из древесной коры и землянках. У них не было ни легких каноэ, без которых не мыслили себя краснокожие Великих озер, ни лодок-однодеревок – испытанного средства передвижения индейцев-тлинкитов. Для переправы через небольшие реки индейцы помо и других племен побережья использовали два пучка тростника, связанных между собой, а в океан – Большую Соленую Воду – они выходить боялись. И в военном отношении эти племена сильно отстали от своих сородичей. У них не было томагавков и особых дальнобойных луков, усиленных оленьими жилами. Не они придумали систему дымовых и световых сигналов для оповещения о приближении врага. Каменные булавы да копья с обсидиановыми наконечниками составляли все их вооружение. Одним словом, отделенные от основных центров индейской цивилизации неприступными Скалистыми горами на востоке и непроходимыми пустынями на юге, эти краснокожие не внесли в культуру и быт индейских народов ничего нового.
И все же испанцы, установившие над ними владычество и считавшие их примитивными дикарями, ошибались. Индейцы не были обделены ни умом, ни талантами и вдобавок оказались хорошими учениками. Уже через несколько лет после испанского вторжения они научились приручать лошадей и управляться с ними. Многие выучили язык чужеземцев и обучились их ремеслам. Но главное: развеялся миф о божественном происхождении бледнолицых и их непобедимости. Краснокожие перестали пугаться громов и молний, извергаемых «стреляющими палками», сделались превосходными стрелками и воинами.