Помнишь ли ты, Томас, что Моисей постился сорок дней и сорок ночей, прежде чем удостоился беседы с Господом Всемогущим на горе Синай? Лишь после того, как он столько дней жил без пищи, ему было позволено получить Десять заповедей, начертанные огненным перстом самого Иеговы. А помнишь ли ты про Илию на горе Хорев? Пророк тоже постился и проводил дни свои в созерцании, прежде чем Господь соизволил заговорить с ним. Ни Аарон, ни кто-либо другой из священников храма не осмеливался приближаться к жертвеннику с куреньями, если перед этим не умерщвлял плоть. Они молились лишь после того, как воздерживались от питья. Да разве можно пьяному входить в святое место? Это немыслимо. Господь тут же сразил бы пьяницу насмерть. Так извлекай же смысл из моих наставлений, Томас! Священник, который молится о твоем благополучии и выздоровлении, должен быть трезв, – иначе… нет, об остальном я умолчу. Ты сам должен понять, куда я клоню.
Сам наш Спаситель, как сказано в Новом Завете, подал нам множество примеров поста и молитвы. Потому-то простые братья монахи вроде меня повенчаны с нищетой и безбрачием. Наша жизнь полна милосердия, жалости и чистоты. Вот я, например, всегда лью слезы. Да-да, я плачу! Конечно, порой нас преследуют за такую святость. Но таков уж мир! Но все равно, вот что я тебе скажу. Наши молитвы более угодны Богу.
Они воспаряют выше, чем молитвы таких, как ты и тебе подобных, которые думают только о своих чувственных желаниях. Адама и Еву изгнали из Эдемского сада за грех чревоугодия. А ты не знал? Да-да, не за распутство, а за обжорство. Уж я-то знаю!
Послушай меня, Томас, заклинаю тебя. У меня сейчас нет при себе текста, но я хоть и не наизусть, а главное помню. Вот какие слова сказал сладчайший Иисус Христос, когда говорил о нас, нищенствующих братьях: „Блаженны, – говорил Он, – нищие духом“. Это же про меня! Все евангелия поют нам хвалу. Кто чист, тот и набожен. Игольное ушко. Все такое. Думаешь, о ком это они толкуют: о нас или о вас, барахтающихся в богатстве? Я жалею тех, кто находится в плену у обжорства. Я плюю на тех, кто обуян сладострастием. Я отрекаюсь от них, Томас! Я отворачиваюсь от них. Они ничуть не лучше еретика Иовиниана. Он был тучен, как кит, и ковылял, как лебедь. Он был словно налитая до краев бочка с элем в харчевне. Да как такие люди могут молиться? Такой начнет молиться – да только рыгнет. Помнишь тот псалом Давида, где он говорит: „Излилось из сердца моего слово благое (cor meum eructavit)“? А из этих только блевотина изливается.
Нет. Это мы – те, кто смиренно следует примеру и идет по пути Иисуса. Мы кротки. Мы бедны. Мы целомудренны. Мы смиренны, Томас, очень смиренны. Мы не просто прислушиваемся к слову Господню. Мы исполняем его. Как сокол, что летит ввысь и достигает небосвода, так и наши молитвы и просьбы достигают небесных врат. Мы высоко поднимаемся, Томас. Как верно то, что я живу и дышу, Томас, так верно и то, что ты не сподобишься благодати, пока не станешь частью нашего братства. Клянусь тебе всеми святыми. Мы, монахи, молимся за тебя день и ночь, умоляя Христа сжалиться над твоей немощной плотью и вернуть твоему хилому телу здоровье».
«Да поможет мне Бог, – отвечал больной. – Я не почувствовал никакой пользы от этого. За последние несколько лет я истратил кучу денег на монахов из самых разных нищенствующих орденов. И что же? Да ничего! Я только профукал большую часть своих денег, а теперь могу попрощаться и с их остатком».
«Ах, Томас, Томас! Прополощи рот! Как ты можешь такое говорить? Что это за вздор ты мелешь про „разные ордена“? Что толку выискивать „разные ордена“ знахарей, когда перед тобой – самый сведущий из лекарей? Непостоянство погубит тебя. Попомни мои слова. Неужели ты в самом деле считаешь, что моих молитв – и молитв моих святых собратьев – для тебя недостаточно? Это просто смешно. Да так ли уж много ты нам давал? Одному монастырю дал полмешка овса. Другой обители – двадцать четыре пенса. Одному монаху дал пенни – и пускай проваливает. Другому брату – ну, ты меня понял. Нет-нет, Томас, все это неправильно. Негоже так делать. Что останется от фартинга, если поделить его на двенадцать частей? Целая, полная вещь всегда крепче того, что разделено на части и разбросано. Так говорит нам здравый смысл. Я не собираюсь тебе льстить, Томас. Не в моих это привычках. Ты же просто хочешь, чтобы мы за тебя даром молились. Разве не так? Но сам Господь, великий владыка вселенной, – тут монах возвел очи к потолку, – возвестил, что труженик достоин своей платы. Мне твои деньги не нужны. Я лично к ним и не прикоснусь. Но дело-то в том, что за тебя молится весь монастырь. А нам тоже нужны средства для новой церкви. Тут я вспоминаю житие святого Фомы Индийского. Этот благословенный человек построил множество церквей, что весьма порадовало очи Господни. Ах, Томас, Томас! Вот, лежишь ты здесь, снедаемый гневом и нетерпением. Это бес их в тебя вселил. Вот в чем беда. Потому-то ты так плохо обращаешься со своей женой, этой милой женщиной. Каково ей, безвинной, все это сносить! Она такая кроткая. Такая терпеливая. Послушай меня, Томас. Поверь мне. Не обижай жену. Подумай о том, что я тебе говорю. Это ведь не только я говорю. Вот слова мудреца: „Не держи льва в доме своем. Не мучь тех, кто тебе подчиняется. Не распугивай друзей“.
Томас, позволь мне сказать еще вот что – для твоей же пользы. Берегись гнева, что гнездится в твоем сердце. Он подобен змее, что ползет по траве, скрывая яд в зубах. Послушай меня. Не будь таким неугомонным. Двадцать тысяч мужей, если не больше, лишились жизни из-за того, что попусту злились на жен или любовниц. Зачем тебе ссориться со своей милой женой? Ты ведь знаешь, что, если наступить на хвост змее, она разозлится и ужалит тебя? Но что такое змея? Вдвое более жестока жена, которая считает себя несправедливо оскорбленной. Она жаждет только мести. „Мне возмездие, и Аз воздам“, – сказал Господь. Но обиженная женщина чересчур распалена, чтобы помнить об этом. Месть – это один из семи смертных грехов. Месть обращается против самого грешника и приводит к его гибели. Любой рядовой клирик, любой приходской священник скажет тебе: гнев доводит до убийства. Гнев находится во власти гордыни. Я мог бы тебе рассказать столько историй о пагубности гнева, что сидел бы тут до завтрашнего дня. Нет. Хорошо. Не буду рассказывать. Лучше я буду молиться за тебя. Я буду молиться день и ночь о том, чтобы Господь обуздал мощь всех гневливых людей. Великое зло происходит, когда человек гневливый и мстительный становится правителем.
Сенека, этот знатный и благородный человек, рассказал нам про одного влиятельного чиновника, у которого был ужасный характер. Пока он правил, два рыцаря однажды выехали вместе на прогулку верхом. И случилось так, что один из них вернулся, а второй – нет. Того рыцаря, что вернулся домой, потащили в суд, и судья вынес приговор. „Ты убил своего товарища, – заявил он. – Я приговариваю тебя к смерти“. Потом он повернулся к другому рыцарю, находившемуся в суде, и велел ему: „Отведи этого человека на эшафот. Немедленно“. Но вышло так, что, когда они ехали к месту казни, им неожиданно встретился пропавший рыцарь. Все думали, что он мертв, а он был живехонек. Поэтому все решили, что лучше всего будет вернуться с обоими рыцарями в суд. „Сэр! – обратился к судье тот рыцарь, которому было велено сопровождать осужденного. – Этот рыцарь, оказывается, не убивал своего товарища. Вот он, мнимый мертвец, перед вами!“