– Все пропало, – поник я, нисколько не преувеличивая.
Налетчики съехали, не оставив адреса. Ищи теперь ветра в поле!
– Нам, наверное, следует уйти, – засуетился помощник риелтора.
Я окинул взглядом мрачные строения и усыпанную угольной пылью землю, перевел взгляд на лоснящуюся физиономию управляющего и доверительно склонился к нему:
– Скажите, а могу я хоть одним глазком взглянуть на их склад? Слово чести – ничего не трону. Даже внутрь проходить не будут. Это очень важно для меня, очень. Проклятье! Да я даже готов выкупить их аренду! Хотя если вы заняты, если вам нельзя оставлять ворота…
Сказать по чести, я не люблю уговаривать людей, да и самих людей тоже не особо жалую, но чему научился в жизни, так это играть на чужих слабостях и страхах. Управляющему до жути не хотелось сидеть в темной будке, и наш визит сюда виделся ему бесплатным представлением, ниспосланным самой судьбой. Отказать себе в удовольствии немного развлечься простак не смог.
– Покажу, не вопрос! – махнул он рукой и попросил помощника риелтора: – А вы присмотрите пока за воротами.
Мы прошли к пакгаузу, сразу за которым начиналась усыпанная угольной крошкой площадка под открытым небом, и управляющий принялся возиться с тяжелым навесным замком.
– Они ведь так ничего и не завезли, – пробормотал он, проворачивая ключ. – Если б имущество было, тогда – ни-ни, а пустой склад почему не показать? Склад обычный…
Я заметил отпечатанный в угольной пыли след протектора резиновой шины и на всякий случай сунул руку в карман к «Церберу», но помещение и в самом деле оказалось абсолютно пустым.
Мой спутник включил электрический фонарь и посветил на дальнюю стену.
– Внушает? – обернулся он ко мне. – Столько добра можно летом хранить! Остальные-то мы не чистим, а этот вон как отдраили!
Отдраили склад и в самом деле на совесть; я переступил через порог, снял очки и покачал головой в притворном восхищении.
– Просторно!
– А знаете что? – азартно махнул вдруг рукой управляющий. – А приходите в пятницу! Если эти прохвосты так и не появятся, сдам склад вам.
– Договорились! – расплылся я в улыбке и пожал протянутую руку.
В том, что сюда еще придется вернуться, нисколько не сомневался. Луч фонаря высветил на полу сразу несколько гильз, и это обстоятельство окончательно убедило в правильности своих предположений. Грабители пережидали облаву именно здесь.
Загвоздка заключалась в том, что вести самостоятельное расследование я мог, а скрывать улики – нет. Вот если выправить патент частного сыщика…
Я вышел на улицу и указал управляющему на подъехавшую к воротам подводу.
– Это к вам!
– Ах ты незадача! – всплеснул тот пухлыми руками и побежал к сторожке. – Приходите в пятницу! – крикнул он уже на бегу.
– Обязательно, – пообещал я и зашагал в коляске.
– Ну что? – нагнал меня помощник риелтора.
– Аренда выправлена на месяц, – вздохнул я и повторил привязавшееся словечко: – Такая вот незадача…
От ненужного более спутника избавился легко – просто высадил его перед конторой, затем велел извозчику ехать в иудейский квартал.
Исаак Левинсон жил на тихой улочке, где трехэтажные особняки теснились друг к другу, как прижимаются к собратьям по несчастью холодной ночью бездомные бродяги. Крыши соседних строений повсеместно соприкасались краями, некоторые дома и вовсе имели общие стены, поэтому создавалось ощущение некоей крепостной стены, которая скрывает от посторонних внутреннюю жизнь иудейской общины. Но к банкиру меня пропустили без всяких проволочек, достаточно оказалось просто представиться.
Впрочем, и здесь не обошлось без нюансов – подниматься на второй этаж пришлось по отдельной лестнице. Дверь кабинета, как я успел заметить, была укреплена стальными уголками, а окна забраны решетками, при этом ничего ценного в помещении не оказалось: стол с графином и телефонным аппаратом, часы с тремя циферблатами, пара кресел для посетителей, переполненное телеграфными лентами ведро для бумаг да забитый папками шкаф. Разве что за портретом ее императорского величества мог скрываться встроенный в стену сейф…
– Леопольд, рад видеть вас в добром здравии! – улыбнулся при моем появлении Исаак Левинсон и даже поднялся из-за стола, но чувствовалась в нем некоторая скованность. Полагаю, он никак не мог решить, на каком основании потребовать возврата аванса.
Отсчитывая мне сотенные банкноты, иудей совершенно точно пребывал в состоянии помраченного рассудка: ограбление, поджог, убийство – такое кого угодно из колеи выбьет. А когда улеглись эмоции и стало известно, что ничего не похищено, в голове банкира наверняка угнездилась мысль: «А зачем платить кому-то за работу, которую полиция выполнит совершенно бесплатно?»
Месть? Бросьте! Месть – это нечто эфемерное, а пятьсот франков – это пятьсот франков.
Мне даже стало немного совестно. Впрочем, не настолько совестно, чтобы вернуть деньги; если длинная череда благородных предков чем-то и наделяет, так это здоровым цинизмом.
Нерешительность же господина Левинсона объяснялась вовсе не порядочностью, а тем простым фактом, что он намеревался неплохо заработать на выкупе моих долгов; только и всего. Иначе наверняка встретил бы меня требованием завизировать расписку о получении пятисот франков с обязательством вернуть их в кратчайшие сроки и под совершенно грабительский процент.
Нисколько, кстати, не удивлюсь, если расписка уже лежит в ящике стола.
Именно поэтому я с ходу перешел в наступление.
– Дурные вести, господин Левинсон! Дурные вести!
Заявление это банкира не ошеломило, но вместо уже заготовленной фразы он невольно спросил:
– Что случилось?
– Броневик оказался пуст! – объявил я. – При падении грабителей внутри не было!
– Вы уверены?!
– Я лично наблюдал за поднятием его со дна! В самоходной коляске никого не оказалось. Протокол будет завтра.
Исаак Левинсон грузно опустился за стол, выпил воды и тяжко вздохнул:
– Час от часу не легче.
– Да, известие не из приятных, – кивнул я, уселся в кресло и закинул ногу на ногу, а когда к иудею начало возвращаться спокойствие, выдал следующую порцию плохих новостей: – Мои коллеги полагают, что это не было попыткой ограбления!
Исаак Левинсон нервно встрепенулся и спросил:
– А как полагаете вы, Леопольд?
– Ограблением здесь и не пахнет, – безапелляционно заявил я, не став делиться предположением о стремлении злоумышленников уничтожить некие документы. Вместо этого спросил: – Господин Левинсон, не знаете, кто может желать вам смерти?
Версия была шита белыми нитками, но чем выше забирается по социальной лестнице человек, тем более значимой полагает собственную персону в системе мироздания. К тому же покажите мне иудея, который упустит возможность объявить себя жертвой погрома?