– Брось, – потребовал я.
Головорез откинул кинжал в траву.
– Теперь отойди с дороги.
Китаец послушно освободил проход; на губах его играла презрительная ухмылка. Он твердо намеревался отомстить и знал, что случится это очень и очень скоро.
Я обошел его, продолжая удерживать на прицеле пистолета, уже на мосту развернулся и произнес:
– Передай господин Чану… – а потом замолчал, понимая, что словами ничего не изменить.
– Что передать?
– Ничего, – мотнул я головой. – Он сам все поймет.
И прострелил китайцу колено.
Головорез со сдавленным вскриком повалился на землю, из кустов выскочили две тени и бросились к раненому главарю. Я быстро попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока мост не скрылся из виду за поворотом. Тогда развернулся и со всех ног припустил к дому.
Погони не было, но в безопасности я себя почувствовал лишь в мертвом саду. Проклятие обожгло легким касанием, но теперь оно вызвало не привычный озноб, а вздох облегчения.
Заходите в гости! Заходите, если жизнь дорога!
Я тихонько рассмеялся и зашагал к особняку, призывно светившемуся в темноте окнами гостиной.
– Ты бежал? – удивилась Елизавета-Мария, когда я прошел в дом.
– Не хотел опоздать на ужин, – буркнул в ответ.
– Ты и не опоздаешь, – рассмеялась девушка и скомандовала дворецкому: – Теодор, пора накрывать на стол.
Ссылаться на отсутствие аппетита я не стал, только уточнил на всякий случай:
– Опять потроха?
– Ты слишком плохо обо мне думаешь, – лукаво улыбнулась Елизавета-Мария.
На ужин подали поджарку с овощным рагу.
Мясо оказалось жестким и переперченным, и все же я критиковать кулинарные таланты девушки не стал. Та была сегодня на редкость молчалива, и это меня вполне устраивало.
Ужин прошел в гробовой тишине.
Лишь когда тарелка опустела, я откинулся на спинку стула и удивился:
– Ты решила перейти на белое вино?
Елизавета-Мария поглядела на бокал и озадаченно покачала головой:
– Знаешь, Леопольд, я уверена, что купила три бутылки красного, но две из них куда-то пропали.
– На меня не смотри, я не пью. И Теодор тоже алкоголем не злоупотребляет.
– Это и удивительно, – задумчиво протянула девушка.
Я не придал этому обстоятельству особого значения и отправился в спальню. Уже в коридоре навстречу попался дворецкий, он нес в столовую поднос с чайными принадлежностями.
– А как же десерт, виконт? – удивился Теодор.
– Подними наверх, – попросил я, а сам завернул в ванную комнату. Снял пиджак, закатал рукава сорочки, с интересом оглядел обожженные кровью падшего руки. Бубоны аггельской чумы потускнели и не беспокоили весь день, но к вечеру вновь начали нестерпимо чесаться. И сколько ни держал их под холодной водой, лучше не становилось. Наоборот – начала кружиться голова.
Когда зашел в спальню, поднос с чайником и корзинкой печенья уже стоял на прикроватной тумбочке; я запер за собой дверь, проверил ставни и улегся в постель. Налил чаю, взял потрепанный томик «Приключений Алисы в Стране чудес» и неожиданно понял, что не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Усталость навалилась неподъемным грузом, и сколько ни старался побороть ее и сосредоточиться на чтении, глаза закрывались сами собой. В очередной раз клюнув носом, я сдался и обессиленно откинулся на подушку.
Уснул в один момент.
Проснулся от явственного ощущения чужого присутствия.
В спальне кто-то был. Шелестел бумагами, рылся в буфете, ворошил содержимое платяного шкафа.
Кто-то что-то искал. Искал и приглушенно ругался себе под нос.
– Драть! Драть! Драть! – бухтел некто, переворачивая комнату вверх дном.
А я просто лежал на кровати с закрытыми глазами и ждал, когда сгинет порожденный моим беспокойным воображением морок.
Оцепенение скинул пронзительный гудок клаксона.
Я приподнялся на одном локте, но ставни были закрыты и в спальне сгустились непроглядные тени. Не виднелось ни единого проблеска света: не проникали лучи в щель под дверью, не светились усеявшие предплечья алые бубоны.
Последнее даже радовало, но…
Но в комнате по-прежнему кто-то был.
Чиркнув длинной спичкой по боковине коробка, я зажег газовый рожок и сощурился, дожидаясь, пока привыкнут к свету глаза. А потом не удержался и выругался:
– Будь я проклят! Только не ты!
В ответ послышалось бульканье, словно некто приложился к горлышку и влил в себя пару глотков вина.
Впрочем, никаких «словно» – так оно все и было на самом деле.
На подоконнике сидел беловолосый лепрекон в смятом гармошкой цилиндре, распахнутом на груди зеленом камзоле и слишком маленьких башмаках, из обрезанных носов которых торчали толстые пальцы с неровно обгрызенными ногтями. За широкий кожаный ремень с медной пряжкой был заткнут немалых размеров кухонный нож.
Красноглазый коротышка-альбинос – а рост незваного гостя не дотягивал даже до метра – оторвался от опустевшей бутылки, рыгнул и вдруг спросил:
– Где нормальное пойло, Лео? Ром, виски, водка, коньяк? Ты уже большой мальчик, большие мальчики не пьют эту сладкую водичку!
– Сгинь! – потребовал я, откинулся на подушку и зажмурился, прогоняя выбравшееся на волю воспоминание.
Голова раскалывалась, как если б я сам, а не лепрекон вылакал все купленное Елизаветой-Марией вино и теперь маялся от жуткого похмелья.
– Поцелуй меня в зад! – отозвался коротышка, предусмотрительно спрыгнув с подоконника, на котором представлял собой слишком хорошую мишень.
Но я кидаться в него подушками не стал, вместо этого сделал несколько глубоких вздохов и попытался выкинуть безумное видение из головы. И мне это почти удалось, но тут раздался стук в дверь и послышался голос Елизаветы-Марии.
– Лео, открывай! – позвала она. – За тобой приехали!
Прежде чем я успел подняться на ноги и отпереть дверь, возле нее оказался выбравшийся из-под стола лепрекон. Он отодвинув засов и проворно отступил в тень, а когда в спальню прошла Елизавета-Мария, со всего маху шлепнул ее пониже спины и под пронзительный девичий визг стремительно выскочил в коридор.
– Драть! Вот это зад! – донесся до нас его раскатистый смех.
– Что это было?! – зарычала на меня взбешенная Елизавета-Мария.
– А на что это было похоже?
– На седого лепрекона, который распускает руки!
Я лишь вздохнул и принялся натягивать брюки.