Book.

Да какой толк? Таким, как Джеральд Фолкнер, хоть кол на голове теши. Мама говорит: «Не кипятись, лучше на кашу подуй». Когда люди потешаются над нашими убеждениями или поступками, она только улыбается в ответ.

— Не позволяй им задеть себя за живое, — учила она меня всякий раз, когда я, не утерпев, взрывалась. — Таков ход Истории. На любую перемену требуется время. Любой, кто хоть раз пытался изменить что-то важное, бывал осмеян теми, кто хотел, чтобы все оставалось по-старому. Вспомни борцов за отмену рабства! «Не суйте нос ни в свое дело! Невежды! Смутьяны!» А женщины, боровшиеся за право голоса? «Выскочки! Самозванки! Вандалы! Позор своего пола!» Все это лишь доказывает, что мы на верном пути.

— Ага, — кивнула я. — Куда только?

(Не забывай: в тот день у меня было паршивое настроение и все было не по мне.)

— Послушай, — сказала мама, — хуже всего, когда люди, стоящие у власти, тебя вообще не замечают. Но если они почувствуют, что на твоей стороне сила, то примутся насмехаться над тобой и обзывать глупой и неразумной. Это первый шаг. Потом всё новые и новые люди начнут разделять твои убеждения, и ты будешь становиться все сильнее и сильнее. Тут-то властям станет не до смеха. Ты сама это заметишь. Тогда они начнут называть тебя опасной, а не только глупой, и попробуют убедить всех, кто еще не перешел на твою сторону, не отсиживаться в сторонке, а тоже насмехаться над тобой.

— Не больно-то это приятно!

— Да. Приятного мало. Но так было и так будет.

— И что же тогда? (Я хотела сказать: мало радости в том, чтобы провести всю жизнь под градом насмешек.)

— И тогда ты победишь, конечно, — заключила мама. — Зачем им из кожи вон лезть, насмехаясь над твоей шерстяной шапкой и грязными ботинками, если бы они могли разделаться с твоими аргументами? — она усмехнулась. Это ее очень развеселило. — Знаешь, что я поняла, изучая историю, Китти? Если твои противники перешли на личные оскорбления, будь уверена — твоя победа не за горами.

Вот что сказала моя мама. Она сказала это мне, а я ей верю. Поэтому я и усидела на месте, а не вскочила, и не набросилась с криками на Пучеглазого, и не повыдергала ему все волосы. Я для этого слишком хорошо воспитана и умею держать себя в руках.

А вот о нем такого не скажешь. Только послушай, что он отчебучил, когда Бет Робертс пошла по проходу, предлагая всем направо и налево домашнее овсяное печенье.

— Ой, спасибо! — прощебетала мама, беря две слипшихся лепешки. — Я так проголодалась.

Пучеглазый же выудил самую маленькую печенюшечку, которую высмотрел среди слипшихся комочков.

— Как мило, — сказал он. — И как непривычно. Petits fours [5] из зародышей пшеницы.

По тому, как Берт на него зыркнула, было ясно, что она уловила насмешку в его голосе. Но как раз в этот момент автобус начал тормозить, все перегнулись через передние сидения — посмотреть, что впереди. Оказалось, мы встали в хвост огромному трейлеру со здоровенной блестящей надписью «Широкий груз» и эскортом мотоциклистов.

— Полюбуйтесь-ка на эту махину! — охнула Бет. — Что это такое? — Вдруг ее осенило. — Кажется, я догадалась! — воскликнула она. — По этой дороге проезжают грузовики с ядерным грузом. — Она пригнулась, чтобы лучше разглядеть. — Наверняка это один из них. Какой здоровенный! Точно, это часть ядерного конвоя.

В ответ на сигналы мотоциклистов наш автобус свернул к обочине, давая дорогу широченному грузовику, и поехал с ним рядом. Все слышали, что сказала Бет, и с любопытством уставились в окна.

— Ну конечно, — проговорил вдруг в наступившей тишине Джеральд Фолкнер, когда мы наконец хорошенько разглядели прицеп. — Миленькая ядерная ракета на трех человек с уютной кухонькой и газовой плитой в придачу.

Бет покраснела как свекла. Челюсть у нее отвалилась. Когда громадный трейлер с домом на колесах проплыл мимо нас, она захлопнула коробку с печеньем и поспешила скрыться в задней части автобуса, даже не угостив нас с Джуди. Пришлось мне протиснуться мимо сестры и самой сходить за угощением.

— Кто этот тип рядом с твоей мамой? — прошипела Бет, все еще пунцовая как рак.

Я глубоко вздохнула.

— Это мамин двоюродный брат, — соврала я. — Из Перта.

Бет с облегчением пожала плечами. Одно дело — друзья, и совсем другое — родственники. За родную кровь никто маму упрекать не станет.

— И долго он у вас гостит? — спросила она и сунула мне в руку еще одно печенье — из сострадания.

— Слишком долго, — отвечала я. — Вы ведь знаете, как мама терпелива.

— Слишком терпелива, — кивнула Бет и снова пустилась с коробкой по автобусу, извиняясь за маму перед всеми направо и налево: — Похоже, это какой-то ее родич. Бедняжке Рози просто не удалось от него отделаться. Она сама не рада.

Все кивали. И жалели маму. Те, кто сидели в самом конце, не видели усмешек Пучеглазого, но слышали его громкие презрительные замечания, когда Джози дала петуха, исполняя «О, городок Селлафильд» [6] . Все понимали, как нам тяжело.

Я вернулась на свое место. Когда я перелезала через Джуди, она предложила мне комикс про Астерикса, который мама купила ей в эту поездку (Джуди все еще приходится заманивать в наши походы, но мне мама говорит, что я уже достаточно большая, чтобы сознательно исполнять свой гражданский долг). Это был новый выпуск, который я еще не читала. И пусть печенья Бет не были верхом кулинарного искусства, чтение и выковыривание зернышек из зубов помогло мне скоротать время в пути.

Мы остановились в совершенно пустынном месте. Я здесь уже несколько раз бывала. Там на мили вокруг один лишь забор из колючей проволоки и больше ничего. Сама база скрыта в глубине за густым лесом. На этот раз всё выглядело не так уныло, как обычно. Солнце отражалось в воде залива, и по берегу стлался туман. На холмах начинал темнеть папоротник, цвел вереск.

Но Пучеглазому пейзаж явно пришелся не по душе.

— Зачем требовать возвращения этого клочка земли? — сказал он, глядя в окно. — Это же какое-то болото!

Он посмотрел в противоположную сторону.

— Посмотри-ка, — указал он, — подкрепление.

Неподалеку нас поджидали три темно-синих автобуса.