Рабочий поселок Долгопрудный
– Товарищ Свержин, это Дроздов! – возбужденно сказал в трубку Максим Георгиевич. – Только что получил донесение с борта. Они садятся. Посадка внештатная, в незапланированной зоне.
– У тебя, мать твою, в последнее время все идет не по плану! – разозлился Свержин. – По этапу пущу, гниду, если сорвешь мне операцию!
«Вот ублюдок, – подумал про себя Дроздов. – Оказывается, это теперь его операция. Того и гляди грохнет меня как нежелательного свидетеля. Хотя это мы поглядим, поглядим».
– Все будет нормально, товарищ Свержин, – произнес он вслух.
– Когда будет, тогда и доложишь! А пока мне важно лишь сохранение секретности. Как ты собираешься все обустроить, меня не волнует. Но если хоть одна живая душа наверху или внизу узнает, что мы проворачиваем дело без санкции наркомата, то отвечать будешь один. Сам нагородишь, сам и будешь расхлебывать. Ясно?
– Так точно, товарищ Свержин.
– Тогда все. Стратостат списать как пропавший без вести. Понял? Пилота тоже. Поговори с Пантелеевым, он парень толковый. Надеюсь, вы оформили полет как надо?
– Да.
– Ладно, тогда хорошо. Раз оформили, значит, и аварию можно будет оформить. Все.
Максим Георгиевич положил трубку и нахлобучил на голову шапку.
– Пантелеев! – растолкал он спавшего в кресле председателя клуба. – Подъем!
Тот подскочил как ужаленный.
– Что случилось? – протирая глаза, спросил он.
– Нештатная посадка аэростата. По словам Гринберга, вышел из строя верхний управляющий клапан оболочки. Может такое быть?
– Иногда случается, – уклончиво ответил Пантелеев.
– Хреново. Ладно, поехали на место. Хотя… Тебе-то, может, ехать и не надо.
– Как не надо? Аппарат-то мой! Мне за него отвечать! Полет оформлен, как ты приказал, значит, и аварию придется оформить. Место, время, последствия… Кто будет фиксировать?
– Никто, – отмахнулся Дроздов. – Сверху приказано оформить аппарат как пропавший без вести во время тренировочного полета.
– Ну ты даешь! А Гринберга я как оформлю? Он же у меня в журнале пилотом записан. Аппарат пропал без вести, а пилот пешком вернулся в аэроклуб?
– За это не беспокойся. Гринберг сюда не вернется, я тебе обещаю.
– Ты это брось, Максим! – вспылил Пантелеев. – Гринберг у меня лучший инструктор, и мы, если хочешь знать, с ним друзья. Как с тобой. Каково тебе будет, если я тебя подставлю?
– Вряд ли у тебя получится, – злобно усмехнулся Дроздов. – Я стараюсь принимать меры заранее.
Председатель аэроклуба побагровел и грохнул кулаком по столу.
– Ну уж нет! С Гринбергом у тебя не получится. Можешь меня пристрелить прямо здесь, если рука поднимется, но в рапорте я укажу…
– Ладно, успокойся. Не кипятись, говорю! – Максим Георгиевич устало вздохнул и сунул руки в карманы пальто. – Ладно. Пусть будет по-твоему. Авария так авария. Поехали.
– Вот это по-людски, – Пантелеев быстро надел тулуп, шарф и шапку. – А то Гринберга в расход! Ну и шуточки у тебя!
– Какие уж тут шуточки, – Дроздов толкнул дверь и вышел во вьюжную ночь. – Только ради нашего длительного знакомства я беру на себя эту бессмысленную ответственность.
– А то я мало ответственности на себя брал.
– Не трещи, балаболка. Это раньше язык до Киева доводил, сейчас он совсем до других мест доводит. Понял? Рацию лучше возьми. Спиртик, кстати, у тебя есть?
– Нет, только метиловый, для моторов.
– Пойдет и метиловый.
– За каким он тебе? – насторожился Пантелеев.
– Ну уж не людей травить, успокойся! Для растирания при обморожениях он не хуже обычного. А то кто знает, когда и где мы отыщем наших героев? Налей во фляжечку и тоже с собой захвати.
Сердюченко быстро завел «эмку» и, кряхтя от натуги, помог председателю уложить тяжеленную коротковолновую рацию в машину.
– Где они? – забираясь на заднее сиденье, спросил Пантелеев.
– Не знаю, – буркнул Дроздов. – Я дал добро Гринбергу связаться с зенитчиками, может, их наблюдатели что-нибудь засекли. Если нет, возьмут пеленг и сообщат координаты.
– При таком ветре их к черту лысому могло занести.
– Типун тебе на язык, Пантелеев. И так все сикось-накось идет! Поехали, Сердюченко.
– Куда?
– Сначала на дорогу, а потом я тебе подскажу, где к зенитчикам повернуть.
Сторож распахнул ворота, и «эмка» по заметенной колее выкатилась из аэроклуба.
– Максим, ты можешь мне честно сказать, ради каких таких идеалов хотел пустить в расход Гринберга? – спросил Пантелеев, придерживая рацию на ухабах.
– Разве мы не закрыли эту тему? – обернулся Дроздов.
– Хочешь концы в воду? Думаешь, я не понимаю? Но тебе, при твоей должности, надо бы лучше разбираться в людях. Мне вот ты доверяешь, а Гринбергу нет. Как будто я стал бы защищать ненадежного человека.
– Это тебе надо лучше разбираться в людях, – отмахнулся Максим Георгиевич.
– Ты о чем? – удивился Пантелеев.
– Мои ошибочки мне еще могут сойти с рук. При моей должности, как ты говоришь. А вот твои тебе с рук не сойдут.
– Да я, знаешь ли, стараюсь не ошибаться… – не очень уверенно произнес Пантелеев.
– А клапан в аэростате?
– Я-то тут при чем? На морозе что угодно заклинить может.
– Ну мне-то мог бы и не врать, – вздохнул Дроздов и отвернулся. – Я, при своей должности, знаю, что тебе по поводу этого клапана был сигнал. Но ты его проигнорировал и выпустил заведомо неисправный аппарат. Я тебя не сдам, ты это знаешь прекрасно, хотя именно мне ты с этим клапаном ох как подгадил. Но если эта информация просочится наверх, я тебя защитить не смогу.
– Погоди-ка! – напрягся Пантелеев. – Это кто же тебе стуканул?
– Не стуканул, а проинформировал.
– Иди ты! С Мишкой, механиком, ты встречаться не мог. Так это что, Гринберг тебе по рации ляпнул? На весь мировой эфир? Вот сука!
– Вот и поучи меня разбираться в людишках. А, Пантелеев?
Председатель умолк. Желтый свет фар, отраженный от снега, иногда выхватывал из темноты его побледневшее лицо.
– Да ты не трусь так! – Максим Георгиевич прервал затянувшееся молчание. – Мировой эфир штука такая – унес радиоволну, и нет ее. Забудь.
– Да хрен бы с ним, с мировым эфиром, – буркнул Пантелеев. – А вот Гринбергу придется рапорт по аварии стратостата писать. Причину тоже придется указывать.
– Да ну что вы, не договоритесь? Пусть возьмет вину на себя. Подумаешь, стратостат! Дадут ему лет пять лагерей, не больше. За халатность при управлении. Я думаю, что это самая безопасная формулировка. И ты чист, и ему не сильно достанется.