Марианну затрясло. Мур обнаружил, что одной рукой обнимает Кларча, вцепившись в теплый пучок шерсти на загривке, словно защищает грифона. К счастью, Кларч, похоже, задремал. Крестоманси слегка улыбнулся – видимо, он был совсем сбит с толку.
– Не понимаю, зачем вообще держать этих несчастных созданий в заточении? – спросил он.
Папа удивился подобному вопросу.
– Мы всегда так делали, – ответил он.
Тут поотставшая Бабка Нора снова подоспела.
– Мы всегда так делали! – провозгласила она. – Это же адские твари! Нечестивые и безбожные! Хитрые, лукавые, дикие и… и нечеловеческие!
Доротея подняла глаза от огромного стакана.
– Опасные, – выговорила она. – Злые. Вредоносные. Могла бы – перебила бы всех до единого!
И так ядовито она это сказала, что по всем невидимым и полувидимым существам во дворе пробежал трепет. Мур с Марианной почувствовали, как в них со всех сторон вцепились невидимые дрожащие руки. Кто-то из полувидимых взобрался к Марианне на колени. Муру в лицо умоляюще ткнулась чья-то твердая голова то ли с шерстистыми усами, то ли с усиками, как у насекомых, – и он совершенно точно почувствовал, как еще кто-то подбежал к нему и сел ему на макушку, решив, что так безопаснее. Мур беспомощно посмотрел на Крестоманси.
Однако Крестоманси глядел в другую сторону, сначала на Доротею, а потом – сурово – на Гарри Пинхоу.
– Вынужден вас огорчить, – проговорил он. – Дед Пинхоу был совершенно прав, а все вы очень и очень заблуждаетесь.
Папа отпрянул и отодвинулся поглубже на скамью. Из рядов Пинхоу послышались возмущенные протестующие возгласы, впрочем, и Фэрли не отставали. Папа побагровел.
– Как так? – спросил он.
Милли посмотрела на Крестоманси и заговорила.
– Мы навели о вас справки, – сказала она. – Проследили всех Пинхоу, Фэрли и Кливсов чуть ли не до первобытных времен.
При этих словах снова послышался изумленный ропот, и все сразу поняли, что их секретности конец. Но Милли все слушали очень внимательно.
– Вы жили тут всегда, – сказала она. – Должно быть, вы одна из самых древних известных нам колдовских династий. Мы обнаружили, что поначалу вы жили своего рода кланами – по большей части в крошечных домишках вокруг пышных покоев вождя, а некоторые – в самих покоях, как последователи вождя. Лесная усадьба выстроена, несомненно, на том самом месте, где стояли покои Пинхоу, а они были здесь на удивление давно. Даже до церкви. Покои Фэрли, судя по всему, были разрушены в последующие смутные времена, а покои Кливсов сохранились по сей день, теперь это «Герб Кливсов» в Кроухельме.
Слушателям стало еще интереснее. Пинхоу и Фэрли переглядывались и бормотали:
– Я и не знал… Конечно, «Герб Кливсов» и вправду старинный…
Милли продолжила, и все головы повернулись к ней.
– Об этих древних временах вам следует знать три вещи. Первое – что ваш вождь, которого еще тогда стали называть Дедом, избирался из числа родственников старого вождя, и избирали всегда того, у кого был самый сильный ведовской дар. И он становился не только вождем, но и пророком и прорицателем. На самом деле ваш Старый Дед вел себя именно так, как положено. И именно вождь избирал Бабку – и это не обязательно была его жена. Бабкой становилась женщина с самым сильным ведовским даром. А вместе они не просто правили остальными, но и тесно сотрудничали со скрытым народом. В те времена скрытый народ берегли, любили и охраняли. Делишься с ними волшебством – а они за это исцеляют и…
Такого вынести не мог никто. Голос Милли потонул в криках: «Не может быть!» и «Неслыханная белиберда!».
Милли слегка улыбнулась – и голос ее внезапно заглушил все протесты, звонкий, как колокольчик, и вроде бы даже не очень громкий. И все услышали, как она сказала:
– А потом зияет ужасный провал, заполненный всевозможными бедствиями.
Все притихли, чтобы узнать, что это были за бедствия.
– В эти края пришла новая вера, – сказала Милли, – религия ревностных праведников, из тех религий, приверженцы которых, если видят, что кто-то ее не придерживается, убивают их или мучают, пока те не уверуют. Эта религия ненавидела ведьм и колдунов, а еще больше ненавидела скрытый народ. Всех колдунов, весь невидимый народец она считала чертями, демонами и чудищами, а священники придумывали хитроумные способы истреблять их и уничтожать их волшебство – волшебство, которое и в самом деле имело силу. Насколько мы можем судить, все Деды в то время изрекли свои пророчества, и все вы – и Пинхоу, и Фэрли, и Кливсы – тут же обеспечили, чтобы никто не мог догадаться, что вы колдуете. Когда вам случалось применять свое ремесло, вы действовали в строжайшей тайне, а поскольку скрытый народ был еще в большей опасности, вы совместными усилиями выслали его за пределы дальних далей, чтобы уберечь. Вы думали, это будет временная мера. Все Деды не сомневались, что праведники со временем уйдут восвояси. Так и произошло. Но прежде их священники стали еще хитрее и научились таить свои планы даже от Дедов. И тем не менее Дед Фэрли в те времена предрек беду. Однако той же ночью на них напали кровожадные. Они принесли с собою мечи, огонь и сильное волшебство и перебили всех, кого могли. – Милли обвела глазами тех, кто собрался во дворе, и тех, кто толпился у ворот. – А когда они сделали свое дело, остались одни дети – младше всех тех, кто присутствует здесь. Мы думаем, кровожадные забрали всех детей, кого смогли поймать, и переучили их на свой религиозный манер, но некоторые дети сбежали в лес. Провал длился примерно пятнадцать лет, поэтому у детей было время вырасти. А затем, благодарение небесам, кровожадных тоже завоевали – должно быть, римляне, – и все вы снова встретились, те, кто прятался в лесах, и те, кто попал в плен, и начали жизнь заново.
Когда Милли умолкла, Крестоманси с трудом вздохнул и выпрямился, опершись на ручки кресла. Мур испугался: вид у него был просто кошмарный, совсем больной.
– Сами понимаете, что из этого следует, – проговорил Крестоманси. – Дети были еще малы и плохо понимали, что происходит. Знали они лишь то, что успели внушить им встревоженные родители еще до резни. Они думали, что нужно хранить ремесло в тайне. Они были убеждены, что их долг – держать скрытый народец в заточении, а если они не будут этого делать, их ждет какая-то опасность, о которой они имели лишь смутное представление. А еще они все твердо знали, что, если Дед примется пророчествовать, жди беды, и поэтому избирали Дедов, которые умели отдавать разумные приказы, а не тех, кто обладал ведовским и пророческим даром. И к тому же, – печально добавил Крестоманси, – к сожалению, должен сказать, что праведники внушили многим из них свои представления, так что те считали сохранение подобного порядка вещей своим священным долгом.
Повисло долгое задумчивое молчание. Во время паузы Мур увидел, как из-за спинки кресла Крестоманси протянулась паучья лапа еще не встречавшегося серебристо-белого цвета и вручила Крестоманси рюмку какой-то зеленоватой жидкости. Крестоманси несколько оторопел, но принял ее. Мур смотрел, как Крестоманси понюхал жидкость, поднял ее к свету, потом осторожно обмакнул в нее палец. От пальца полетели зеленые и золотые искры, словно от бенгальского огня. Секунду Крестоманси внимательно его рассматривал. А затем вполголоса произнес: «Очень вам признателен», – и осушил рюмку. Скорчил страшную гримасу и схватился за живот. Но лишь на миг – а потом стало видно, что ему не в пример лучше.