Вот он плетет — шур, шур.

Вот я дергаю — дерг, дерг.

Вот он раскачивается — туды, сюды.

Смеху! Я дергал. Паук упорно продолжал плести. Я так увлекся, что не заметил, как Три Плохих Певца закончили спор и снова взялись за песню.

— Динь-дон-донце, — громко запел Ланцелот, — кот в колодце!

— Кто так пошутил с котом? — чирикнула Люсиль.

— Томми Линн, это Том, — скрежетнула мисс Коростель.

— Кто кота потом достал? — прощебетала Люсиль.

И тут Ланцелот перегнулся через край колодца, чтобы меня вытащить.

Знаете, не надо меня винить в том, что произошло в следующий миг. Я вам уже дважды объяснял: не слушал я их. Мне интересней было дергать паутину — с каждым разом все сильнее. И откуда, по-вашему, мне было знать, что на очередной дерг паукашка не удержится и отправится в полет?

Или что наступит очередь Ланцелота петь очередную строку.

И он разинет рот.

Очень, очень широко.

Ой, да ладно, я вас умоляю! Чего орать-то на весь дом? Ланцелот проглотил паука. Подумаешь, велика важность! Рыбу-то он ест, я сам видел. А рыбы гораздо больше пауков. (И глаза у них мерзопакостные — жуть.)

А вчера на ужин он лопал свинину. Ага, здоровенный кусок свинячьей задницы. Так чего ж поднимать такой шум из-за крошки паучка? Он уже давно провалился внутрь Ланцелота и перемешался с обедом. И зачем с визгом выписывать круги по комнате, затыкать ладонями рот и так жутко мычать?

Паук уже в тебе и там останется.

У него, бедняги, гораздо больше поводов нервничать, уж если рассуждать здраво.

Люсиль и Элли, как водится, насели на меня с обвинениями:

— Таффи, как это жестоко!

— Это ужасный поступок — запустить паука в рот Ланцелоту!

— Бедный Ланцелот!

Бедный Ланцелот? Это мне нравится! Почему все сочувствуют исключительно Ланцелоту? А кого на целый день оставили с Тремя Кривляками?

Меня, вот кого.

И кто меня пожалеет?

8. Догонялки с полудохлой мышью

Настала очередь Люсиль быть Звездой Сцены.

— Какую выберешь песню? — спросили ее.

Люсиль обняла себя за плечи, дабы сдержать переполнявший ее восторг.

— Я исполню «Где была ты, кошечка, где была?

С королевой в Лондоне чай пила». Тогда я смогу надеть ту чудесную корону из маскарадной коробки.

(У этих троих источником счастья может стать любая барахляндия. Брильянты на той короне — из красных леденцов. Я точно знаю — я лизнул.)

Элли не сильно понравился выбор Люсиль.

— Ой, пожалуйста, только не эту! Я всегда плачу на последних строчках: «Что же там ты делала, ви-де-ла? За мышонком бегала — во де-ла!»

— Почему? — не понял Ланцелот.

Ему не ответили. Все посмотрели на меня как на преступника, будто я всю жизнь только и делаю, что гоняю по дому полудохлых мышат.

Я был оскорблен, если хотите знать. Дверь они не открывали, поэтому я пошел и сел под елку, рядом с подарками.

Да ладно, ладно. Я же дулся. Разве я виноват, что хвост у меня дергается из стороны в сторону? Я же кот, а у нас, котов, хвост всегда так себя ведет, когда мы сердимся. Мой хвост — это часть меня самого. Для меня он — всего лишь продолжение моего… моей спины. Вы же не следите целыми днями, что там происходит с вашими конечностями, правда? Вот и я не уследил. Откуда же мне было знать, что мой хвост где-то там сзади, вдалеке от моих глаз, разметал все их глупые записочки с именами, всунутые под обертки подарков, и загнал под ковер?

У них ушли годы на то, чтобы выбрать новую песню, но в конце концов — неужели! — они выбрали.

— «Три котенка горевали — рукавички потеряли», — решила Люсиль.

— Да! Отлично! — сказала Элли. — Можно использовать Таффи и моих плюшевых котят.

«Использовать» Таффи? Извините! И кто я теперь, по-вашему? Кухонное полотенце?

Никто не смеет меня «использовать»!

— И нам нужно двенадцать маленьких рукавичек, — придумал гений Ланцелот.

Я встрепенулся. Рукавички? На мои лапы? Вот уж нет. Нет, нет, нет и нет. Даже если мне предложат главную роль в спектакле.

Но они уже забегали в поисках необходимого. Пока их не было, я развлекался — сбил с веток несколько блестящих елочных шаров. Как и в прошлом году, я назначил себе пять очков, если они упадут среди свертков с подарками, и еще пять бонусных, если выкатятся на ковер.

В сумме выбил сто двадцать.

Блестящий результат! Побил даже прошлогодний рекорд. Все дело в практике, запомните. Знаете такую поговорку: «Терпение и труд всё перетрут»?

9. Голая снизу

Ой, да ладно, ладно! Да, никто их не предупредил, когда они вернулись. А нечего бегать как сумасшедшие, под ноги надо смотреть! Три пары ног могут перетоптать гору украшений, прежде чем сообразят, что надо бы остановиться. Так что повсюду образовались хрустящие сверкающие россыпи. Опять народ собрался. Отцу Элли пришлось возюкать по ковру пылесосом, а маме — целую вечность выковыривать микроскопические осколки из меховых тапочек тети Энн, оставленных под диваном.

После этого все успокоились. Все, кроме папаши… Он то и дело бурчал: «Я же говорил, что нужно отправить Таффи за решетку. Только поглядите на елку! Черт-те что! Снизу почти голая, а вверху перегружена игрушками. Вид отвратный».

Элли явно волновалась, как бы меня не сдали в приют.

— Можно перевесить на нижние ветки часть шариков, до которых Таффи не дотянулся.