Book.

— Да… Хе-хе-хе! — захихикала Герда. — Давно это было. Сто лет назад… — Она прямо не знала, куда деваться от волнения, — так ей хотелось поскорее закончить это дело. Поставив свою подпись, она передала бумагу дальше.

— Вот тут распишитесь, и всё, — сказала она.

Лапа у Гориллы была такая огромная, что с трудом удерживала тоненькую ручку. Она еле-еле вывела на бумаге кривыми буквами:

ГОРИЛЛА

Герда уставилась на подпись.

— Да-а, — пропищала она, сглотнув слюну. — Всё правильно. И, насколько я понимаю, вы забираете девочку с одеждой. За это ещё нужно доплатить сто крон.

Я посмотрела на свои тёмно-синие джинсы. Они были короткими и старыми. В приюте нам не выдавали новую одежду. У меня была белая кофта на кнопках, а на крючке в прихожей висела моя выцветшая жёлтая куртка. Подошвы сапог, валявшихся в куче обуви, истончились настолько, что с таким же успехом можно было ходить в одних носках.

Герда встала.

— Итак, — сказала она. — Дело сделано.

Так быстро у нас в «Лютике» ещё никогда никого не усыновляли — по крайней мере, на моей памяти. Хорошо, что другие дети не видели, как Горилла крепко взяла меня за руку и повела во двор. Герда шла за нами следом.

— Подождите! — прокудахтала она. — А как же вещи? — Она развернулась и исчезла в дверном проёме.

Солнце опускалось за горизонт. Лапа Гориллы была шершавой и жёсткой. К горлу подкатил комок. Мне хотелось умереть прямо на месте. Юнна? Это та, что умерла от ужаса прямо на лестнице? Вот тогда бы Герда пожалела о том, что сделала.

Но я осталась жива. Я стояла в лучах заходящего солнца, и за руку меня держала Горилла. Дорожку перегородила криво припаркованная «Вольво». Ну и драндулет! На ней небось и передвигаться опасно.

Горилла заметила, что я рассматриваю машину.

— Хрм, — прорычала она, вздёрнув кверху уголки губ. — Хочешь, научу тебя водить?

Я уставилась на неё, не зная, что сказать.

— Вообще-то… мне девять лет, — выдавила я наконец.

Горилла перестала улыбаться и смерила меня взглядом.

— Точно, — буркнула она. — Ты не достанешь до педалей. Ну и чёрт с ним.

Нас догнала запыхавшаяся Герда.

— Вещей, правда, немного, — сказала она, протягивая нам пакет с моей зубной щёткой и фарфоровым гномиком без руки. Герда бросила на меня недовольный взгляд. Я знала почему. Ей не нравилось, что я прибрала к рукам гномика. Она выкинула его накануне Дня Святого Кнута [1] , потому что он был с отбитой рукой. А я достала его из помойки и взяла себе. Герда есть Герда. Она такая жадная, что ей даже мусора своего жалко.

На заднем сиденье у Гориллы валялись пустые пластиковые бутылки, фантики, огрызки и разный мусор. Я уселась спереди, а Горилла плюхнулась на место шофёра. Под тяжестью её огромного тела кресло жалобно застонало, а крыша чуть не выгнулась из-за упиравшейся в неё головы.

— Ну что, погнали домой, — сказала она и завела машину.

Вскоре посёлок остался у нас за спиной, мы направлялись в город. С зеркала заднего вида свисали всякие фигурки и побрякушки. Мотор ревел так, будто на самом деле принадлежал трактору, а не машине.

Горилла была не слишком хорошим водителем. Машину мотало по всей дороге, и встречным автомобилям приходилось заезжать на тротуар, чтобы избежать столкновения. Пешеходы с криками шарахались в стороны, а если кто-то не спешил отойти, Горилла сигналила что есть мочи. Сигнал был очень громкий, он представлял собой коротенькую мелодию: «Тут-тут-туут-туттели-тууут!» Я зажимала руками уши, чтобы не оглохнуть.

Мы приближались к перекрёстку.

— Красный! — крикнула я.

— Надо подналечь! — гаркнула Горилла и нажала на газ.

В зеркале заднего вида промелькнул грузовик, въехавший в цветочную клумбу, чтобы не врезаться в нас. А Горилла погнала дальше как ни в чём не бывало.

«Если она остановится на заправке, я выпрыгну, — подумала я. — А там можно в Сибирь податься или в Гренландию, а может, ещё куда. Всё что угодно, только бы не жить с Гориллой. Приют и то лучше».

Но бензобак был полон. Мы просвистели через весь город и оказались в небольшом промышленном районе. Вдоль дороги стояли одинокие здания: пустынные и заброшенные фабрики, мастерские, гаражи, склады. На старой бензозаправке красовалась вывеска с большими буквами: «ЗАКРЫТО». Серый потрескавшийся асфальт, повсюду мусор — словом, печальное зрелище.

Тут и там торчали столбики с табличками. Вскоре я поняла, что такие таблички стоят почти возле каждого дома. Ярко-жёлтые, круглые, с красными надписями. Прищурившись, я попыталась разобрать слова, но Горилла ехала слишком быстро, буквы сливались. Машина свернула на узенькую грунтовку. Вдоль обочины устало свисали кусты сирени.

— Прибыли! — сообщила Горилла, затормозив.

Выйдя из машины, я тут же вляпалась в глину. Припарковались мы возле старого фабричного здания из тёмного кирпича. Крыша была похожа на спину ежа или зубастую пасть. Высокий круглый дымоход устремлялся в серое небо. На фасаде длинной стены был расположен ряд узких окошек. Стёкла в них по большей части были выбиты, а рамы забиты досками. Под окнами находилась большая дверь, крытая листовым железом. Тоненькая и ржавая дверная ручка скрипнула под тяжестью огромной лапы. Горилла пропустила меня вперед.

— Хрм, — хмыкнула она, состроив гримасу наподобие улыбки. — Прошу!

Прямо возле двери я наступила на пачку с маслом.

— Ой, — удивилась Горилла, нагнувшись. — Зря я его здесь положила.

Она передвинула пачку на двадцать сантиметров вправо, сбросила сапоги и вошла.

Жилище Гориллы состояло из одной большой комнаты. На полу лежал огромный ковёр с восточными узорами. В углу стояла провисшая кровать на кривых ножках. Рядом громоздились полки, сверху донизу уставленные книгами. На полу возле кровати тоже высились кучи книг. Неподалёку покоилось дутое кожаное кресло для чтения. В стене была дверь чёрного хода.

В другом конце комнаты располагалась кухня со старой дровяной плитой и кирпичной трубой до самого потолка. На плите стояли горы немытых кастрюль, ковшей и котелков с половниками, мисок, сковородок и даже пара цветочных горшков с розовой геранью.

На обеденном столе лежала автомобильная дверца с опущенным стеклом. Рядом стоял большой красный деревянный стул с рваным сиденьем, а рядом с ним — стул поменьше, свежевыкрашенный в ярко-зелёный цвет. На мойке приютились телевизор с разбитым экраном и пылесос с отвалившимся колесом. Пылесосный шланг свисал вниз.