Принц де Линь пришел навестить графа де Сегюра. За ужином они делились невероятными крымскими впечатлениями.
– Согласитесь, любезный Сегюр, – смеялся принц, – что толпы татар, которыми мы окружены, могли бы наделать тревоги на всю Европу, если б вздумали вдруг потащить нас к берегу, посадить на судно августейшую государыню и могущественного императора, увезти их на Босфор и продать султану Абдул-Гамиду, владыке и повелителю всех правоверных…
– Эти мысли просто не приходят им в голову, – мрачно ответил посол Франции и про себя добавил: «А жаль!»
– Неожиданный опыт доверчивости удался, – продолжал весельчак де Линь. – Монархиня сама пожелала, чтоб во время ее пребывания в Крыму ее охраняли татары, презирающие женский пол, злобные враги христиан, лишь недавно покорившиеся ее власти.
– Да, опыт удался, – согласился Луи-Филипп де Сегюр и добавил: – Интересно, во что все это обошлось российской казне?
Опытный путешественник, пятидесятилетний аристократ принц де Линь, перестав улыбаться, наставительно сказал соотечественнику:
– Вам, граф, лучше думать о более знакомых вещах. Например, о казне французского короля. Ведь она ныне пребывает далеко не в блестящем виде…
На это послу Франции нечего было ответить.
Если бы Людовик XVI имел достаточно средств, то вооружение Турции для войны с Россией шло бы гораздо быстрее, в Крыму, как пятнадцать лет назад в Польше, уже вовсю полыхали бы военные действия. Одни беи и мурзы во имя великой свободы и независимости воевали бы с другими беями и мурзами, столь сокрушающего смысла слову «свобода» не придающими. Земледельцы, садоводы и ремесленники бросили бы свои занятия и вступили в отряды, противоборствующие друг с другом. Оттого в благодатный южный край пришли бы голод и разруха. Российской императорской армии пришлось бы успокаивать и тех и других, а российскому правительству – тратить огромные суммы. Никакого бы путешествия императрицы в Крым, само собой разумеется, не состоялось бы. И в Париже радостно потирали бы руки. Еще бы! Европейским державам удалось бы посадить в лужу бесцеремонных русских, воображающих, будто они могут быть победителями…
Ак-Мечеть, или «Белая Мечеть», то есть по-новому Симферополь, великую царицу не заинтересовал. Она уже видела в Крыму такие пыльные городки с кривыми улицами, состоящими из одних глухих и высоких заборов, с фонтанами на площадях, с минаретами, вздымающимися ввысь возле мечетей, откуда пять раз на дню завывали муэдзины.
В путь двинулись после часовой остановки, связанной с заменой упряжных лошадей на почтовой станции. Это происходило на всем протяжении от Санкт-Петербурга до Тавриды. Упряжных лошадей, пробежавших около тридцати километров, отпрягали и оставляли отдыхать. Новые кони занимали их место, чтобы с полной отдачей сил промчаться по дороге до очередной почтовой станции и там найти отдых, корм и питье.
Крымские упряжные лошади, купленные у того же карачи Адиль-бея, особой статью не отличались и ростом были маловаты, не более 152 сантиметров в холке. Нрав, однако, они имели дикий. Табунщики татарского вельможи просто-напросто их плохо объезжали. Хотя по условиям контракта таких полуобъезженных и полуподготовленных лошадей для царского поезда принимать не следовало. Но требовалось их слишком много, и за всеми уследить не представлялось возможным.
Только сейчас Аржанова вместе с корнетом Чернозубом и сержантом Ермиловым обратили внимание на то, что кучера и берейторы с трудом ставят вороных, каурых, гнедых и рыжих на места в упряжке, то есть строят цуг: первая пара, вторая пара, третья пара, четвертая пара. Экипаж императрицы, изготовленный в Санкт-Петербурге английским мастером Джонсом, был роскошно отделан, очень удобен для пассажиров и вместе с тем весьма тяжел и неповоротлив на ходу. Пока дорога пролегала по ровной, как доска, местности, лошади этого не чувствовали. Теперь же впереди находились узкости, спуски и подъемы, ибо царский поезд, миновав степную часть полуострова, вступил в его предгорье, живописное, красивое и для путешественников опасное.
Забыв про Луи-Филиппа де Сегюра и его секретное королевское поручение, Анастасия провела короткий военный совет. Более половины эскорта они с Чернозубом решили сосредоточить возле открытой кареты самодержицы всероссийской и впереди ее, по бокам же ехать всадникам в два ряда, строй – «колено о колено».
Наконец, берейтор, сидевший на лошади передней, четвертой пары, заиграл в рожок. Царский поезд тронулся с места, постепенно набирая скорость. Сперва мелькали по сторонам замызганные симферопольские окраины. Примерно через полтора часа перед путешественниками открылся величественный вид. Весенняя степь постепенно переходила в зеленые предгорные долины с виноградниками и садами, дальше в голубой дымке рисовались вдали вершины главной крымской горной гряды.
Лошади шли ровной рысью.
Аржанова теперь следовала рядом с экипажем государыни. Колено о колено с курской дворянкой с внешней стороны двигался унтер-офицер Прокофьев. Иногда она с ним обменивалась короткими фразами. Корнет Чернозуб в красном кафтане, богато расшитом серебром, находился впереди эскорта справа, сержант Ермилов в синем кафтане, также причудливо украшенном, – слева. Анастасия видела их спины.
Повернув голову налево, она встречалась взглядом со светлейшим князем Потемкиным, сидевшим спиной по направлению движения, аккурат напротив императрицы. Григорий Александрович на французском языке давал пояснения государыне, императору Иосифу II, принцу де Линю и графу Кобенцелю. Он рассказывал им о фруктовых деревьях, произрастающих в Тавриде, о системе татарских арыков, питающих сады во время засушливого лета.
Дорогу от Симферополя до Бахчи-сарая Аржанова знала как свои пять пальцев. На ней, уже недалеко от бывшей ханской столицы, имелся участок с довольно крутым и длинным спуском, окруженным скалами. Вспоминая свои прошлые деяния на полуострове, Флора оценивала его как идеальное место для засады. Но никаких засад здесь ныне не предвиделось, потому что они с Мещерским расположили у скал полуроту Вятского пехотного полка, первый батальон которого квартировал в Бахчи-сарае.
Два кучера и три берейтора, не убавляя аллюра, подвели экипаж императрицы к данному участку. Впоследствии, при дознании, проведенном Аржановой, они объясняли это тем, что не знали в точности всех особенностей здешней грунтовой дороги: большое количество камней, мелких и крупных, отвесные уступы, в двух местах близко подступающие к дороге и ограничивающие видимость, крутой спуск.
На самом спуске тяжелая царская колесница стала сильно напирать на коней в упряжке, как бы подгоняя их. Они поневоле ускорили бег, хотя надо было уже тормозить. В следующую минуту два или три камня, отскочив от больших колес, с треском ударились о скалу. В узком пространстве они создали эффект, подобный выстрелам. Степные скакуны карачи Адиль-бея их никогда не слышали, здорово испугались и понесли.
Экипаж, подскакивая на ухабах и тяжело переваливаясь на рытвинах, помчался по дороге вниз. Напрасно оба кучера натягивали вожжи и орали как оглашенные: «Оп-па!» Напрасно берейторы, сидевшие на лошадях второй, третьей и четвертой пары, пытались их остановить. Ничего у них не получалось. Всадникам эскорта тоже пришлось прибавить скорости, но кирасиры и драгуны вполне владели своими четвероногими боевыми товарищами, отлично выезженными.