Отчасти, возможно, так и было, что вовсе, впрочем, не отменяло доброту.
Медленно, но жилье его все-таки начинало приобретать человеческий вид, какой-никакой ремонт, вот уже и в нормальной кухне можно посидеть, выпить чаю из больших старомодных чашек, водки из граненых стопок.
Когда кто-нибудь заглядывал к Н. в гости, Ильяс скрывался и его не было ни видно ни слышно. Не то чтобы он прятался, вряд ли, скорей проявлял деликатность, то есть не хотел мешать и тем более навязываться. Но если Н. просил его заварить чаю, то он делал это не просто с удовольствием, а действительно превращал в настоящий ритуал: специально подогревал заварочный фарфоровый чайник еще до того, как всыпать туда горстку чайных листьев, ополаскивал чашки горячей водой, в общем, старался…
Нет, заискиванья в нем не наблюдалось, делал он все это скромно, почти застенчиво, но вместе с тем вполне независимо. Иногда это даже озадачивало. Как и долгий внимательный взгляд, который Н. иногда вдруг ловил на себе, будто Ильяс что-то пытался в нем рассмотреть. В такие минуты становилось как-то беспокойно и неуютно.
Н., впрочем, не только эксплуатировал Ильяса, но и, если угодно, вел себя по отношению к нему как старший товарищ. Однажды даже повел его на выставку фотографий фресок Дионисия, устроенную в храме Христа Спасителя. Вместе они бродили по залу, рассматривали лики святых, старинные удивительные краски, еще более усиленные фотохудожником.
У Ильяса, как потом рассказывал Н., был вид растерявшегося ребенка, настолько сильным было впечатление. В его жизни такого, оказывается, еще не было, хотя не раз приходилось видеть степные рассветы и закаты, небо над степью, то голубое, то бирюзовое, то багровое, а ночами густо усыпанное звездами. Но что так может рисовать художник, а фотограф делать такие замечательные снимки – поразило до глубины души.
– Когда-нибудь непременно туда поеду, – сказал Ильяс, едва вышли из зала.
– Куда это? – поинтересовался Н.
– Ну, туда…
Еще Н. предлагал Ильяса знакомым (все-таки возможность подзаработать для парня), которым нужно было что-то сделать по ремонту. Он договаривался, давал Ильясу адрес, объяснял, как проехать и найти. А иногда и сам сопровождал его, чтобы тот ненароком не заплутал. Ильяс, хотя и побаивался полиции, тем не менее не отказывался, да и понятно было, что над ним не каждый день будут шефствовать, что в какой-то момент придется выгребать самому.
– Как же ты отважился? – поинтересовался однажды Н., имея в виду его приезд в Москву.
Тот пожал плечами:
– Как? Собрал вещи и поехал.
– Так просто? А здесь?
– Тебя вот встретил, – сказал Ильяс.
– А если бы не встретил? – спросил Н.
– Не знаю. – Ильяс задумался. – Как-нибудь. Может, кого из знакомых нашел.
У него действительно имелась пара номеров мобильников земляков, которые вроде бы давно работали в Москве, правда, связаться с ними до сих пор почему-то не удавалось.
Когда делать было нечего, Ильяс либо сидел на подоконнике, либо, скрестив ноги, на паркете, реже лежал на кушетке с книжкой. Книги он брал с полки как-то странно, не выбирая, просто протягивал руку и вытаскивал что попадет.
Н. потом спрашивал:
– Ну как тебе?
Ильяс щурил и без того узкие глаза и потом неуверенно отвечал:
– Что-то не верится. Вроде похоже, а все равно. Но вообще интересно…
Выходит, и впрямь читал.
Зимой по утрам на него нападала жажда деятельности, в самые снегопады он накидывал легкую куртку и выходил с утра пораньше, еще затемно, во двор на помощь местному дворнику. Дворник, молдаванин, инициативу Ильяса поначалу не оценил и с нешуточной угрозой в голосе посоветовал не лезть. Однако во время очередного снежного Армагеддона Ильяс оказался кстати, и дворник мнение свое переменил, а потом и вовсе проникся к нему.
В ту зиму случались обильные снегопады, Москву заметало по уши, сугробы громоздились едва не с человеческий рост, так что помощь была нелишней. Тем более что работал Ильяс с азартом. В разговоры с молдаванином он не втягивался, на вопросы отвечал кратко: да… нет… не был… не состоял… А когда тот спросил однажды, не хочет ли он получить место дворника, Ильяс пожал плечами и отрицательно покачал головой.
– Ну, это ты зря, – почти обиделся вдруг молдаванин. – Деньги небольшие, но стабильные. И для здоровья неплохо. К тому же местечко в общаге могут выделить, все-таки жилье. Подумай! Могу похлопотать за тебя…
Когда Ильяс сообщил про это предложение Н., тот поморщился:
– Ты губу-то не раскатывай. Может, он только проверяет, не хочешь ли ты его подсидеть. Место дворника нынче дефицитное, за него люди деньги платят, чтобы их наняли. Да и на руки немного выходит, поскольку работодатели себе часть забирают. А будешь права качать – уволят. Нет, не заработаешь там. Тебе бы в бригаду ремонтников или строителей надо, ты рукастый.
Однажды в квартире Н. помимо Ильяса появляется женщина. Она немолода, но вполне еще привлекательна. Теперь она прибирает квартиру, готовит еду, ждет возвращения Н. У нее свой комплект ключей, и ночует она тоже здесь. Иногда они ужинают втроем, но обычно Ильяс мнется, отводит глаза и отказывается – видно, что ему неловко. Но и Н. с его новой подругой тоже неловко, особенно подруге, которая иногда ловит на себе украдчивый взгляд Ильяса.
Как-то с улыбкой Джоконды она сообщает об этом Н., произнося слова с томной растяжкой, и тот догадывается, что ей, не исключено, даже нравится этот взгляд. Впрочем, Н. пока не считает нужным что-то менять, к тому же Ильяс еще не закончил ремонт комнаты. Улыбка Джоконды на Н. действует, но не так, как, вероятно, хотелось подруге.
Ночью она иногда просыпается и, лежа с открытыми глазами, прислушивается к покашливанию за стеной или легкому скрипу кушетки, на которой спит Ильяс. «Вот уж не думала, что снова буду жить в общежитии, как в студенческие годы», – шепчет она сонному Н., касаясь влажными губами мочки его уха. И даже сквозь сон на Н. обрушивается лавина ее прошлого, про которое ему, вообще-то, мало что известно, а теперь вот оказывается, что студенткой подруга жила в общежитии и было это в городе Перми.
Впрочем, Н. уже не в том возрасте, чтобы ревновать к ее прошлому, но и совсем остаться равнодушным не может, поскольку нравы в общежитиях известны.
Ильяс тоже часто ворочается и вздыхает, похоже, и его сон беспокоен, несмотря на вполне сносные условия нынешнего проживания. Женщина не то что нравится ему, просто он или что-то в нем откликается на ее присутствие, пусть даже за стенкой (кстати, довольно тонкой). Что-то ему мерещится в полудреме молодого сильного организма, какие-то видения проплывают, и это тревожит не только его, но и дремлющего рядом кота Василия. Когда женщины не было, все было намного проще.
Работает Ильяс, как и прежде, неторопливо, комната, которую он занимает и ремонтирует, почти готова: обои наклеены, потолок побелен, розетки поставлены. Временами ему приходится отрываться от работы, если кому-то из знакомых Н. требуется срочная помощь. Н. по-прежнему отпускает его, но женщине это не нравится, она недовольна, что работа в квартире стопорится, а Ильяс где-то в отсутствии и возвращается, бывает, довольно поздно.