Все молчали. Не то чтобы говорить – вздохнуть погромче никто не решался. Только трещали ветки в костре и звенели вездесущие комары. Однако пастор сам сообразил, что надо бы как-то закончить свой рассказ.
– Поэтому, кстати говоря, снайпер обычно не ходит проверять результаты своей работы. Наводчик фиксирует результаты «работы», передаёт координаты, а потом приходит наземная команда, какие-нибудь разведчики и смотрят. Говорят, что сейчас эту проблему решают ещё проще. Отправляют дрон—квадрокоптер, который передаёт видео и определяет наличие признаков жизни – дыхание, температуру тела. Технологично и экономно.
Ну и уж чтобы не осталось недомолвок, скажу прямо. Да, мне приходилось «работать по цели». И да, я делал это хорошо. Несколько «подтверждённых ликвидаций» на моём счету есть. Вы сейчас подумаете, что священником я стал как раз потому, что надеюсь искупить те давние тяжкие грехи, преступление против жизни другого человека. Отчасти это так, но не совсем. Просто проведя некоторое время в тех горах, на границе цивилизации и человеческой морали, я отчётливо понял, что те методы, которые мы там применяли, не работают. Понимаете? Мир в целом, даже судьба этой конкретной страны не изменилась к лучшему из-за того, что несколько моих «целей» перестали шевелиться после того, как я по ним «отработал». То есть эти люди погибли просто так. Без всякого смысла. Наверное, тогда я и начал задумываться о том, что мир можно изменить, только работая с живыми людьми. А вовсе не превращая их в мёртвых.
Что же касается старых грехов и попыток их замолить. Знаете, мои собственные вера и опыт служения говорят мне, что иногда нам приходится творить плохие вещи. Временами страшные. Но гораздо важнее то, что мы делаем после. Если совершённый проступок, ошибка, даже грех служат для человека спусковым крючком, поводом пуститься во все тяжкие, раз уж он пал так низко – это одно. Совсем другое дело, если происшедшее воспринимается как опыт, пусть трагический, разрушительный, но, в то же время, как повод измениться самому, найти в себе силы жить дальше, поступая при этом по возможности правильно – такое само по себе является искуплением. Как бы в разных местах не называли бога, какими бы правилами и традициями не сопровождалась вера в него, для себя я уяснил точно: бог – это в первую очередь любовь, а вера – это, прежде всего, надежда. А вместе всё это даёт нам смысл, ради которого стоит жить.
Небольшой костёр продолжал гореть в глубине леса, среди полумрака блёклой северной ночи. Тонкие смолистые веточки хрустели и трещали под бойкими язычками пламени, танцующими свой непостоянный танец. Пять человек сидели вокруг него, смотрели в огонь и молчали, задумавшись каждый о чём-то своём. Важном и сокровенном.
С ветки над головой доносился возмущённый стрёкот. Издавала его средних размеров птица с тёмным оперением, правда рассмотреть её детально мешало то, что она скакала среди изогнутых сосновых лап, топорщивших в разные стороны метёлочки хвои. Плюс с той стороны светило солнце, пробивая кроны деревьев сотнями острых ярких игл, слепивших глаза. Но даже если убрать все эти помехи таким образом, чтобы можно было разглядеть неугомонную трещотку во всех подробностях, это ничем не помогло бы Сандрин в деле опознания её породы. Орнитология входила в длинный перечень вещей, в которых она не была настолько уж сильна. В отличие от тех же драконов.
Причина возмущения неведомой птицы сейчас перемещалась по траве в нескольких метрах от садовой скамейки, на которой сидела Сандрин. Хорошо откормленная, если не сказать – чрезвычайно упитанная белка деловито тащила куда-то початок кукурузы, похищенный из чьей-то кормушки. Скорее всего, это была даже не птичья, а самая настоящая беличья столовая, так что птичка на ветке, формально говоря, могла не иметь никакого повода устраивать истерику на весь парк. Однако досада на несправедливость мира, в котором один индивид может упереть сразу весь початок, в то время как некоторые вынуждены клевать по зёрнышку, была в данном случае столь велика, что пичуга верещала, как резанная. Словно белка потырила не банальную кукурузину, а личный запас яиц, снесённых пернатой скандалисткой за последнюю пятилетку. Как минимум.
Сандрин отдыхала. Красные, утомлённый глаза с наслаждением впитывали солнечный свет, умиротворяющие оттенки зелени вокруг и пробивающийся сверху в широкие прорехи между кронами деревьев изумительный оттенок лазурного неба. Тот самый, который бывает только в горах и вблизи океана.
– Мисс Чанг! – донёсся до неё женский голос.
«Низковат регистр. Если таким голосом грамотно пользоваться, это будет оружие страшной силы».
Она оглянулась. По дорожке от корпуса «НАПС» к ней шла женщина в деловом брючном костюме песочного цвета. Черты её лица несли отпечаток наследия крови людей из Азии, но не тех недавних искателей лучшей жизни, от которых вела родословную сама Сандрин, а куда более древней. Той самой крови, пришедшей на континент своими ногами настолько давно, что это давало право её носителям считать себя настоящими хозяевами этой земли, а всех остальных – нахальными понаехавшими выскочками.
Жакет женщины с левого бока имел некоторую деформацию, слегка искажавшую фигуру. Специалист по кибербезопасности Чанг теперь хорошо знала, что является её источником.
– Добрый день, мисс Чанг! Помните меня?
– Разумеется, агент Мартинес.
– О, давайте без церемоний. Просто Джейд. Можно присесть?
– Конечно. – Она подвинулась на пару дюймов и похлопала по скамейке рядом с собой.
– Чем занимаетесь? – Глаза у агента Мартинес тёмные, а кожа на скулах гладкая и ровная. «Хорошо ухоженная, хотя при солнечном свете всё-таки заметно, что ей ближе к сорока, чем к тридцати». Сандрин остро почувствовала, что сама хотела бы выглядеть именно так, когда и ей будет «ближе к сорока».
– Наблюдаю за великим ограблением, – она указала на невозмутимую белку и честившую ту на всю округу пичугу.
– Так вот в чём дело! – Джейд Мартинес рассмеялась. Низкие тона её голоса при этом звучали угрожающе привлекательно. – Действительно скандал!
– Ну, а вы? Как ваши дела?
– А-а! – Агент небрежно отмахнулась. – Рутина. Задаём много вопросов, потом ищем в ответах смысл. Скукота.
– Не верю. Иначе зачем бы люди шли на службу в ФБР?
– А разве пенсия и медицинская страховка недостаточное для этого основание? – Мартинес, собственно, и не пыталась сделать вид, что говорит серьёзно. – Плюс право на пистолет и значок.
– Ладно вам! Охота на злоумышленников, врагов общества – разве это может быть скучно?
– Вы судите о нашей работе по сериалам и фильмам. На самом деле основные наши инструменты – блокнот, ручка, диктофон. И голова. Пистолет и значок – это так, чтобы удобнее было орехи колоть. Мне кажется, что ваша работа значительно интереснее.
– Перестаньте. Что может быть прикольного в сидении перед монитором?
– И, тем не менее, сидя у монитора, вы смогли определить этот взлом. Мне такое достижение даже во сне привидеться не может. Это же угроза на глобальном уровне, колоссальный удар. А обнаруживаете его вы, скромная девушка с монитором. Без значка и пистолета.